Послание госпоже моей левой руке

Говорят, Царев, узнав о похождениях Царевича, избил его с такой жестокостью и силой, что капли крови с Царевичевой спины летели к памятнику Генералиссимусу, стоявшему посреди двора (памятник было велено убрать ночью. В самый разгар работы, когда полсотни мужиков, натужно матерясь, потянули переброшенные через блоки веревки и бронзовая махина с протяжным скрипом оторвалась от пьедестала, на площадь влетела запряженная парой телега, в которой, широко расставив ноги, стоял Царев. Мановением руки он остановил мужиков и подлез под зависший монумент, после чего велел отпускать. Когда памятник лег на его плечи, Царев, говорят, по колено погрузился в землю, а на лбу у него выступил кровавый пот. И вот так, при каждом шаге по колено проваливаясь в землю, он и донес Генералиссимуса до своего дома. Другие говорят, что он уложил Его в телегу — и кони, дико захрапев, тотчас понесли. Остановить их удалось только у самого края Прорвы. Царев установил памятник во дворе и, говорят, каждое утро мочился на него с крыльца. Говорят, он молился Ему. У подножия монумента он поставил колоду, на которой рубил головы молодым злым петухам — их горячая кровь шипела и пузырилась на раскаленных солнцем бронзовых сапогах).

После этого Царевич ушел из дома — мы думали, навсегда.

Через три года леса вокруг города вздрогнули и затряслись от грохота машин. Под вой электропил и гром топоров сотнями падали вековые деревья, и на глазах изумленных горожан вырастала высокая земляная насыпь, по ней с ревом ползли машины, облепленные людьми в спецовках. Они споро, быстро укладывали шпалы и рельсы, по ним, подталкивая людей, двигался паровоз с десятком вагонов, где рабочие отсыпались, ели, играли в карты, спаривались, пили дешевое вино и слушали радио. Тысячи людей в одинаковых спецовках, мужчины и женщины. А впереди этого воинства чавкал гусеницами огромный бульдозер, за рычагами которого восседал Царевич.

И тогда мы поняли этих людей, утверждавших, будто их главная цель — строительство железной дороги. Увидев Царевича, мы поняли, что эти люди вознамерились разорить Царство, мы также поняли, что не способны к отпору этим людям.

Насыпь неуклонно двигалась через Прорву к дому на холме и через шесть дней приблизилась к цели.

Говорят, все эти дни Царев хранил спокойствие, не отвечая на задиристые насмешки людей в спецовках. Говорят, по ночам его видели мерно шагающим вдоль насыпи, мимо поезда со спящими и спаривающимися людьми, мечущимися в бреду, насланном болотными испарениями. Говорят, он вышагивал с непроницаемым лицом, окруженный миллионами извивающихся, источающих лютую злобу гадюк, — шагал, словно мерил шагами ту могилу, куда задумал сбросить всех этих людей с их машинами и топорами. И в ночь на день седьмой это и случилось: Прорва вдруг протяжно и дико вздохнула, всхлипнула, всколыхнулась и расступилась, одним махом поглотив тысячи людей и их машины, их жалкие радиоприемники и жалкие видения, — и вся эта мешанина из песка, земли, бревен, шпал, железа, щебня и человеческого мяса медленно погрузилась в небытие, чтобы разделить участь исполинских ящеров, чьи кости под обломками доисторических ледников превращались в нефть, уголь и алмазы. Наутро мы увидели узкую просеку, затянутую болотной водой с нефтяными пятнами.

Говорят, Царев плакал и искал Царевича. Говорят, он только затем и бродил вдоль насыпи, чтобы отыскать блудного сына — говорят, чтобы простить его.

И он нашел его — в объятиях сестры. Застав его в ее комнате, Царев сгреб сына в охапку и швырнул в окно.

С оконной рамой на шее и осколками стекла, вонзившимися в горло, парень рухнул на грядку с табаком и пролежал там до наступления темноты, истекая кровью и беззвучной бранью. Говорят, ночью он кое-как освободился от оконной рамы и уполз в Прорву, где гадюки и волчицы зализывали его раны. Говорят, это Мария помогла ему выжить, это будто она спрятала его в сторожке на берегу болота и выхаживала тайком от мужа. Говорят, это обесчещенная сестра вытащила истекающего кровью блудного брата из огорода и на себе отнесла в город — к Сурнушке, которая и приютила лютого любовника, оставшегося у нее навсегда — до конца.

Говорят, немая Мария валялась в ногах у мужа, умоляя проявить милосердие к мальчику, на что Царев якобы ответил загадочной фразой: «Я-то его давно простил» — или: «Мне ли прощать его?» Но определенно никто ничего не знает.

6.

Лесник жил замкнуто, и только по вечно рокочущей над лесом грозовой туче и ярко горящей звезде над его домом жители городка догадывались: Царев жив.