Послание госпоже моей левой руке

«Среди кажущейся хаотичности нашего таинственного мира, — завершает рассказ Готорн, — отдельная личность так крепко связана со всей общественной системой, а все системы — между собой и с окружающим миром, что, отступив в сторону хотя бы на мгновение, человек подвергает себя страшному риску навсегда потерять свое место в жизни. Подобно Уэйкфилду, он может оказаться, если позволено будет так выразиться, отверженным вселенной».

Более двадцати лет мистер Уэйкфилд оставался пленником своего бессмысленного решения — выбора в пользу пустоты. Именно пустота стала содержанием жизни человека, который не нуждался в свободе, а точнее говоря — употребил свободу ни во что. Не надо быть протестантом и потомком неистовых пуритан, которые ожесточенно преследовали зло, обнаруживая его всюду — в дыхании ветра, собачьем лае, даже в добре и красоте и помещая ад в самом горячем месте Господня сердца, не нужно быть протестантом и пуританином, как Готорн, чтобы понять, что из пустоты, конечно, можно вызвать и Бога, но чаще всего на наш зов откликается дьявол.

Безусловной истиной для Готорна была мысль о том, что существует нечто более значительное, чем отдельная личность и ее свобода, и эта личность достигает совершенства, лишь растворившись в том, что не только больше, но и выше ее. При этом он понимал, что человеческого в человеке — щепоть, крошка, а тяга человека к злу — естественна, почти инстинктивна, потому что зло делает человека сильнее. Мистер Уэйкфилд не преодолел себя, его жизненный путь не стал путем преображения, а следовательно, он так и остался вне времени, вне оправдания и любви, в безмозглой вечности чудовищ. Добычей зла, если угодно, легкой добычей. Если бы я был одержим социальным пафосом, то сказал бы, что он не из тех, кто приказывает рубить головы, и не из тех, кому рубят голову, — он из тех, кто рубит головы. А будь я психологом, то попытался бы понять, существует ли хоть какая-то связь между мистером Уэйкфилдом и писателем Натаниелем Готорном, который всю жизнь испытывал чувство вины за одного из своих предков — Джона Готорна, вынесшего смертный приговор сайлемским ведьмам, одна из которых прокляла и судью, и всех его потомков…

Палач и Царь

Утверждают, что публичная смертная казнь — отвратительное зрелище, и с этим трудно спорить. Но это все-таки спектакль, зрелище. Это зрелище пробуждает в зрителях низменные чувства, и это тоже несомненно, но оно же часто вызывает и сострадание к преступнику, который иногда кажется людям невинной жертвой, а бывает, что и является ею. Поэтому я думаю, что мы бываем слишком строги, когда обвиняем в бессердечии людей, собиравшихся поглазеть на казнь.

Человек, как писал Аристотель, — общественное животное (zoon politikon). Во времена Аристотеля жители греческих городов были обязаны участвовать в общественной жизни государства, в том числе посещать театральные представления. А тех, кто уклонялся от этой обязанности, как известно, называли «идиотами», то есть людьми несведущими, необразованными, простецами, глупцами, не желающими и не способными влиять на государственные дела. Греки презирали идиота, стоящего в стороне и предпочитающего частную жизнь: такая жизнь, по их мнению, мало чем отличалась от жизни животной, скотской. Греки осуждали естественную животность человека и поощряли естественную же его человечность — слабую, очень слабую, гораздо слабее, чем его животность, но тем более заслуживающую поддержки. Этой цели служили и кровавые трагедии Софокла, и глумливые комедии Аристофана. В истории Рима известны случаи, когда для придания спектаклю занимательности и правдоподобия на сцене убивали животных и людей (рабов).

После падения Афин и Рима с их форумами, театрами и цирками поддержка человечности, тяги человека к ему подобным стала важнейшей задачей Церкви. Но эту же цель, как ни цинично, может быть, это звучит, преследовали и публичные казни с их брутальной театральностью, с аплодисментами палачу и состраданием к преступнику, который восходит на эшафот, напоминающий о Голгофе.

Палач — не выдумка жестоких людей и не плод мрачных времен. Он дан нам Богом. Устами пророка Исайи Господь говорит нам: «Я творю губителя для истребления» (Ис. 54:16). А Соломон напоминает: «Возмутитель ищет только зла; поэтому жестокий ангел будет послан против него» (Притч. 17:11). Речь идет о палаче, об ангеле-истребителе, злом духе, демоне, о дьяволе наконец, которого Бог избирает своим орудием для наказания злых. И как дьявол выступает в роли палача на службе у Господа и Завета (Dei carnifex), так обычный палач служит земной власти и закону.