Послание из пустыни

— Этот ребенок явный кретин! Почему ты не бросишь его на произвол судьбы? Нет, я вас не понимаю. Хотя с самого приезда старался понять ваш образ мыслей, понять, на что вы надеетесь. По ночам мне снился Мессия, который должен прийти и уничтожить нас. Вот он крадется снаружи вдоль дворцовых стен, вот прикасается к стене, и она уходит внутрь, открывая ему путь, вот он с язвительной улыбкой стоит передо мной.

— Ты ждал его?

— Сначала я… — произнес Кир и вдруг склонился над младенцем, оглядел его уродливую голову, вдавленный нос, вялые губы и положил руку ему на лоб. — Сначала я верил в благодушие и богоподобие императора, но, познакомившись с ним, готов был бежать на улицу и во всеуслышание кричать: у кесаря нет ничего, чему стоило бы верить! У него есть только власть, а какая-то власть есть и у меня. Мы, римляне, возомнили себя выше природы. Выше окружающих гор. Мы устали и склонны к подозрительности. Мы доверяем лишь некоторым частям своего тела. Отнюдь не целому. Мы отняли душу у туч и звезд, заставили умолкнуть камни и реки, отринули от себя все невидимое, все тайное. Да, у нас есть боги и божества, но это забава для простаков и поэтов. И мне иногда кажется, что со временем горы, камни и реки отомстят нам. А может, нам отомстят такие вот кретины, — он указал на ребенка. — Тысячи, сотни тысяч кретинов! Что это я разговорился с тобой? Мы же враги. Нам следует уничтожать друг друга. Чтобы хоть что-то стало происходить!

— Что-то происходит всегда. Независимо от нас, — отозвался я.

С нами происходит то, что уже однажды было.

Время стоит приотворенным.

Так было всегда. Так будет сегодня и завтра.

Мы то и дело погружаемся в свои недодуманные мысли, в мечты и желания. Копаемся в некогда начатом. Даже если мы вроде бы ничем не заняты, в нас происходит бурная деятельность; между тем и посреди спешки нас можно поймать на минуте покоя. Мы доискиваемся смысла жизни.

На каменной ограде нашего дома в Назарете стоит ковш с водой. Его только что поставил туда я, по бокам еще стекают капли. Я утираю рот тыльной стороной руки и вглядываюсь в скрытую утренним туманом даль. И вдруг передо мной появляется Иоанн, усталый и грязный с дороги. Мое сердце подпрыгивает от радости. Наконец-то. Наконец-то он пришел. Наконец-то я смогу показать ему свою жизнь. Наконец-то он простил меня. Я давно мечтал о его приходе. Мечтал, что отведу его к Бен-Юссефу и тот расскажет ему, как находить по следам верблюдов. Пускай плетет свои истории про пустыню, про убитых им римлян, про побежденных в единоборстве львов. Мечтал познакомить с Гавриилом Любителем Огурцов, чтобы мы вместе посмеялись над ним. Мечтал, как Иоанн будет сидеть на подстилке рядом с Иосифом и другими и чувствовать, что обрел второй дом.

Иоанн стоял потупившись.

— Я просто хотел посмотреть, как ты живешь. Я никогда у вас не был. Где Мария?

— Она у колодца. Моет голову. Если б ты знал, Иоанн…

— А где колодец?

Иоанн говорил отрывисто и словно не замечая меня. Я показал в дальний конец улицы:

— Вон там, под деревом…

Я встал, чтобы пойти с Иоанном, но он уже тронулся прочь — и не подумал ждать меня.

Я встревожился.

Мария подставила голову под текущую воду и, зажмурившись, неторопливо промывала свисавшие вперед длинные черные волосы. Рядом были еще женщины. Некоторые ожидали своей очереди, другие уже помылись и теперь надевали чистое платье, причесывались, стирали на камнях одежду. Поодаль я увидел Иоанна. Мария его пока не углядела. Вода текла у нее по волосам, омывала обнаженные плечи, лилась по груди, забрызгивала юбку.

— Мария… Это я, Иоанн, — выступил вперед он. — Можно я тебя помою?

Мария вздрогнула. Прикрыв руками грудь, она откинула волосы и увидела рядом других женщин. Иоанн смутился тем, что испугал ее.

— Я сын Елисаветы. Она всегда давала себя мыть…

Но было уже поздно. Протянутые к Марии руки вдруг показались ему огромными. Они мешались. Они вполне могли напугать. А женщины тем временем обступили Марию, загородили ее.

Возможно, она не расслышала, что он сказал. Возможно, не сразу сообразила, о какой Елисавете речь, о каком Иоанне.

Не ожидавший ничего подобного Иоанн ринулся прочь. Побежал, перепрыгивая через отдыхавших у колодца овец и коз. Он пронесся мимо Бен-Юссефа, который катал на закорках своего младшенького. Пронесся мимо всего, что было моей жизнью, чтобы опять погрузиться в неизбывное одиночество…

И мне подумалось: он до сих пор бежит, хотя теперь, наверное, сидит где-нибудь в пустыне и слушает стрекот цикад. А Мария до сих пор стоит испуганная, прикрывая груди, хотя теперь, возможно, готовит обед Иосифу. А я по-прежнему смотрю вслед Иоанну, хотя теперь разговариваю с Киром… который вдруг кричит:

— Эй ты, Мессия… Поди сюда!

Я очнулся:

— Не надо глумиться.

— Я не глумлюсь. Просто устал ждать. И мне обидно, что этот тоже оказался не…

Савватей поднялся на ноги и забормотал:

— Признаю, что верую в императора…

— Ладно-ладно, успокойся. Что ты намерен делать дальше?

— Что прикажешь, господин.

Савватей неуклюже поклонился. Взгляд его блуждал по сторонам.