И нет ничего страшнее на земной тверди, в небесах и на простертом между ними облачном покрове, чем молчание Бога. Когда Бог молчит, исчезает время, гаснет свет, день и ночь становятся неразличимы, а во всех мирах воцаряется изначальная пустота. Прекращается всякое движение, останавливаются реки, затихают морские штормы, цветущее больше не цветет, пока Бог не произнесет Слово. Никакое земное ухо не может выдержать этой грохочущей тишины, никакому земному сердцу не выстоять против наплыва изначальной пустоты. Только сам Бог, когда он молчит, сохраняет жизнь в сотворенной им Вселенной. Только он – жизнь всей Жизни.
И даже Рахиль, наделенная самым большим долготерпением, что встречается в роде людском, – даже она не могла вынести это бесконечное молчание Бога. Снова обратила она свой взор к Невидимому, снова воздела материнские руки – но натолкнулись они на твердую, точно камень пустоту. И тут, подобно кремню, возжигающему огонь, искры гнева породили пламя слов, полыхнувшее из ее уст:
– Значит, ты не услышал меня, Вездесущий, ты не понял меня, Всепонимающий – или я должна растолковать тебе каждое слово? Я, твоя недостойная служанка? Так осознай же, о Твердолобый, как я изнывала от ревности, когда Иаков изливал себя в мою сестру – так и Ты ополчился на моих детей за то, что они предпочли Тебе других богов и измазали идоложертвенной копотью стены Твоего города. Однако даже я, слабая женщина, обуздала свой гнев, сжалилась – ради Тебя, как я тогда думала, Всепрощающего! Сжалилась над Лией и Иаковом, а он в ответ тоже сжалился надо мной и простил меня. Заметь же, Бог, это сделали мы, всего лишь люди, бедные и преходящие: мы преодолели зло своей ненависти, тогда как Ты… Ты, всемогущий, сотворивший все и вся, Ты, начало и конец всего сущего, Ты, перед которым мы – малая капля в огромном море, Ты не хочешь проявить жалость. Я готова признать, что жестоковыйность моего народа подобна упрямству ребенка, который не выносит никакого принуждения над собой; однако Ты же Бог, Ты – господин всего изобилия, не должно ли Твое всетерпение смилостивиться над детским озорством и Твоя милость – над их заблуждениями? Разве должно быть так, чтобы перед лицами Твоих ангелов дщерь человеческая стыдила Тебя и они говорили: вот, эта женщина, слабое смертное существо, смогла усмирить свой гнев, а Бог, повелитель всех миров, служит Своему гневу, как последний раб. Нет, Бог, не может оказаться такого, чтобы Твое сострадание было небезгранично, ибо тогда небезграничен Ты сам и тогда…
После того как вонзила Рахиль в небеса меч своих слов, силы вновь покинули ее. Она рухнула на колени, запрокинула лицо к небу, сомкнула веки так, как сомкнуты они не у спящих, а у мертвецов, – и замерла в ожидании Решения.
Испуганно отступили от нее патриархи и пророки, ожидая, что вот-вот молния сразит преступницу, осмелившуюся спорить с Богом. Но, даже отступив насколько возможно, боязливо поглядывали они на черную тучу, закрывающую сейчас небеса. Однако никакого знамения не последовало.
Ангелы же, давно укрывшиеся от нахмуренного взора Бога под своими крыльями, дрожа, смотрели сквозь перья на дерзкую, которая возвысила голос против их Всемогущего Властителя. И вдруг с изумлением увидели, как яркий свет снизошел на лик Рахили, озарив ей чело. Как сделалось светозарным ее тело, а слезы на щеках Матери засверкали подобно утренней росе.
С запозданием ангелы поняли, что это Бог устремил Свой любящий взгляд на дщерь свою. И еще они поняли: Бог больше любит тех, кто отрицает Его слова Высшим Отрицанием, чем послушного слугу, который без ропота подчиняется Его воле. Вот так возлюбил Он Рахиль за глубину ее веры и нетерпимость ко злу.