Послание к коринфянам

Разве что массовое безумие? Тоже - маловероятно. Здесь, скорее всего, действует какая-то особая группа. Классные специалисты. Знатоки своего дела. Ведь ни одной улики.

Церкви горят, как свечи, а улик - никаких. Кажется, нет даже ни одного подозреваемого. Пусть - случайного, задержанного на пустяках. Или здесь все-таки работает госбезопасность? В этом случае понятно, почему нет подозреваемых. Но зачем госбезопасности это нужно? Имитация жидомасонского заговора? Чушь. Дестабилизация обстановки? Есть более простые средства. В общем - непонятно, пугает, будоражит умы. Или, может быть, это действительно как-то связано с Полигоном? Президент вспомнил письмо, которое он получил вчера. Собственно, он про него и не забывал. Это письмо, как заноза, сидело у него в сознании. Никакие "патриоты" были не в состоянии заслонить его. Потому что письмо это означало немедленную катастрофу. Гибель России, а, быть может, и всего человечества. Жаль, что нельзя сейчас сказать им об этом.

Интересно было бы посмотреть на их лица. Но - нельзя.

Не время. Срок еще не пришел. А жаль.

Вслух он скрипуче произнес:

- Предпринимаются все... необходимые... действия... - а поскольку священник молчал, подавшись вперед и буквально пылая жуткими яростными глазами, то немного коряво объяснил ему, что образована особая следственная группа при Прокуратуре России, туда вошли лучшие кадры работников, объективность и профессионализм их не вызывают сомнений, Генеральный прокурор России взял дело под свой контроль, уже имеются определенные вещественные результаты, однако он, к сожалению, не может говорить о них, поскольку это противоречит интересам следствия...

- Известно ли уже, кто виновен в поджогах? - каким-то перехваченным голосом спросил священник.

После некоторых колебаний Президент признался, что - нет. Но - имейте в виду. Это - не для печати. И тогда священник тем же перехваченным голосом заявил, что может назвать его сам. Дескать, здесь не нужна особая следственная группа. Президент хотел сказать, что не надо, что ему уже все уши прожужжали насчет заговора сионистов, что все это - чушь собачья, что у него больше нет времени, но не "успел произнести даже первую фразу, потому что священник, не слушая его, вскочил и - неумолимый, клокочущий - выкрикнул только одно короткое слово:

- Дьявол!..

После чего, будто полностью обессилев, повалился обратно в кресло, и костлявые желтые руки его свесились почти до паркета.

А один из ногтей - даже слегка царапнул.

Трое патриотических лидеров тут же уставились на Президента.

И тогда он вспомнил, почему лицо священника показалось ему знакомым. Это был довольно известный отец Исидор, "неистовый Исидор", как его окрестила пресса, один из деятелей так называемой "Активной церкви", проще говоря - раскольник, втайне осуждаемый Патриархом. Президент испытал даже мгновенное облегчение: это все-таки - не официальный представитель церковных кругов, "активники" могут кричать сколько угодно, но авторитетом они не пользуются. На них можно просто не обращать внимания.

Он так и сделал - слегка приподнявшись, отрывисто кивнув головой и пробормотав что-то насчет дипломатического приема. Лидеры намек поняли и после ритуального пожимания рук, после сладких улыбок и заверений в готовности честно сотрудничать, направились к выходу, а священник (единственный не попрощавшийся), точно духовный пастырь, шествовал впереди. И как только двери за ними закрылись, Президент всем корпусом повернулся к своему Секретарю, совершенно неслышно присутствовавшему за спиной в течение разговора:

- Почему этот, - кивок в сторону двери, - не был указан в списке?.. Сколько говорить?.. Я требую, чтобы меня заранее предупреждали!..

Голос его хрипел от негодования.

Однако смутить Секретаря было непросто, цепкая жилистая рука его вознеслась над столом, на секунду замерла, будто что-то разглядывая, и вдруг безошибочно выдернула нужную бумагу из пачки документов.

- Вот, пожалуйста, еще вчера внесли изменения, вы - расписались...

Президент ужасно побагровел.

- Ладно. Иди!

И Секретарь, очень быстро положив перед ним плоский бумажный сверточек, перетянутый крест-накрест суровой ниткой, и прошелестев на прощанье что-то извиняющееся, выскользнул из кабинета.

Тогда Президент дал волю ярости.