Сергей вскочил с кровати, натянул трусы, джинсы и залез во внутренний карман лежавшей на столе куртки. Записных книжек не было. Он проверил остальные карманы. Но и там ничего. Ключи от машины есть, бумажник, хоть и пустой, есть, а вот блокнотов нет. Ни его, ни Николая Ирбе. Он обыскал весь номер, но их не нашел. В дипломате, хотя там ничего не пропало, явно кто-то рылся.
В принципе, этого и следовало ожидать. Очень уж странное выпадение памяти у него получилось. Николаеву приходилось слышать, еще по прежней работе в милиции, о кой-каких хохмочках, применяемых комитетом для развязывания языков и для лучшей обработки своих клиентов, но здесь, надеюсь, он имел дело не с этой всемогущей организацией.
Хотя продажные ублюдки везде могут быть, и в милиции, и в КГБ, и среди врачей. «Интересно, куда они плеснули мне „химии“, в коньяк или в шампанское?.. Идиот, варьете захотелось посмотреть!»
Теперь, самое главное — успели ли они уже разобраться в моих записях? Если да, то они могут мне устроить веселую жизнь. Если уже не устроили. Надо попытаться опередить их.
Николаев оделся, умылся и вышел из номера. В холле, на первом этаже, выплыл навстречу ему с одной из своих накладных улыбок, на этот раз снисходительно-отеческой, сам директор гостиницы.
— Здравствуйте, здравствуйте. Здорово вы вчера погуляли. Шведу чуть челюсть не сломали. Правильно, так им, капиталистам.
Сергей смущенно почесал затылок и сказал:
— Ничего не помню.
— Ну ладно, не оправдывайтесь, с кем не бывает. Творческой личности нужна разрядка. В молодости я тоже был охоч до длинноногих блондинок. Насчет посуды, зеркал и стеклянных дверей я все уладил. Вы еще не собираетесь уезжать?
— Нет, кажется, — задумчиво покачал головой Николаев.
Информация о зеркалах и стеклянных дверях ему была внове.
«Неужели это я все один? Интересно, на сколько я там накрошил?»
— Ну и правильно, — продолжал директор, — отдохните еще. С Федей, насчет синяка, я тоже договорился. Он претензий не имеет. Я давно ему говорил, что он нарвется.
— Станислав Семенович, я очень благодарен вам. Альбина говорила, что вы за меня заступились.
— Ну что вы, не стоит благодарности. Свои люди, как-нибудь сочтемся. Отдыхайте на здоровье.
Николаев вышел на улицу, несколько раз глубоко вздохнул и огляделся по сторонам. Рядом с бетонной вазой у входа в гостиницу что-то блеснуло. Сергей нагнулся и подобрал несколько маленьких осколков. Даже на первый взгляд было сразу видно, что это остатки часового стекла. Тут же, возле вазы, валялся и ржавый железнодорожный костыль.
«Бред какой-то. Зачем им надо было останавливать мой „Ориент“ на двадцати двух часах и десяти минутах? Такое ощущение, что здесь идет игра с дальним прицелом, и меня ожидает очередной сюрприз».
Сев в машину, Николаев не мог отказать себе в удовольствии проехать мимо входа в ресторан и полюбоваться на заколоченную фанерой одну из створок дверей.
На повороте с нового шоссе на старое он притормозил возле стоящего у обочины велосипедиста.
— Не подскажете, где тут три недели назад произошла авария с «Москвичом»?
Мужчина внимательно посмотрел на журналиста и, показав рукой, сказал:
— Это вам нужно еще метров девятьсот проехать вперед. На левой стороне.
Возле свежепокрашенного столбика Сергей остановился. На обочине дороги еще сохранились следы протекторов, вероятно, крана или грузовика. Николаев спустился с насыпи. Тополь с содранной корой был аккуратно подкрашен той же краской, что и столбик. На земле блестели осколки стекла. Николаев на взгляд определил расстояние между сбитым столбиком и деревом. Метров двадцать. Скорость у него была не меньше ста. Никакого поворота нет. Во-первых, почему он гнал ночью по этой дороге с такой скоростью. Это совсем не в его манере. Во-вторых, что заставило его вдруг так круто свернуть? Встречная машина? Пьяница-велосипедист? Может, тот самый, которого я спрашивал о месте аварии? Странно, на прямом участке дороги человек вдруг крутит баранку вправо, сбивает столбик и врезается в дерево. Как по заказу.
В траве блеснули осколки зеркальца. Журналист нагнулся и вздрогнул от неожиданности. Рядом с разбитым пластмассовым корпусом зеркала лежал наполовину вдавленный в землю диктофон в черном кожаном футляре. Сергей поднял его и носовым платком стер грязь. Корпус был поврежден, вероятно, кто-то наступил на него, но кассета на месте. Клавиши «запись» и «воспроизведение» нажаты. Значит, пока его не раздавили ногой он работал и записывал.
Что ж, это неплохо. Николаев нажал на кнопку «Стоп», и она свободно провалилась и осталась в этом положении. Попытки вытащить кассету ни к каким результатам не привели. Механизм выброса не работал. Надо было нести в мастерскую.