Посланники

Отец долго молчал, а потом пояснил, что в глазах этих бессловесных созданий его привлекают к себе выступающие необычные, загадочные пятна, некое отражение недоступных людям смутных красок. А ещё он сказал, что часто задумывается над тем, отчего кошки, умеющие столь мучительно стонать и так пронзительно кричать, никогда не смеются.

Вдруг в комнате отца зазвучал один из ноктюрнов Шопена, и я, чтобы сосредоточиться на чтении "Царя Эдипа", прикрыл дверь…

…Теперь я беспокойно поёжился и спросил:

- Думаете, такого рода обстоятельства меня коснутся?

- Возможно, что пронесёт… - букинист ткнул пальцем в томик Элиота и прочёл:

"Мы будем скитаться мыслью,

И в конце скитаний придём

Туда, откуда мы вышли". **

- А затем? - спросил я.

- Окаменеем! Нас не убудет…

Я прикусил губу и напомнил о книжке Марка Аврелия.

- Достану! - пообещал букинист и принялся по памяти читать бесконечно длинный кусок из Вергилия.

Я пришёл восторг.

- Впечатляет! - выдохнул я. - Ваша латынь…

Букинист причмокнул губами.

- В моей жизни были Париж, Сорбонна, Овидий, Катулл, Федр…Когда-то…

Я сказал:

*(лат.) Мир хочет быть обманут.

**Томас Элиот. Пер. А. Сергеева.

- С тех пор кое-что, вроде бы, поменялось…

- Вроде бы да, а вроде бы и нет…- по лицу букиниста скользнула усталая улыбка, и вдруг он мягко поинтересовался:

- Я могу узнать, кто ты?

- Конечно.

- Вот я и спрашиваю: "Ты кто?"

- Студент Иерусалимского университета и сержант в запасе армии обороны Израиля.

Букинист смежил веки и добродушно улыбнулся.

- Это всё?

Сбитый с толку, я опустил голову.

- По мне хоть профессор, хоть генерал…- сдавленно проговорил букинист и раскрыл передо мной "Флориды" Апуллея.

Я прочёл: "Сократ, мой великий предшественник, как-то раз довольно долго глядел на красивого юношу, всё время хранившего молчание, и, наконец, попросил его: "Теперь, чтобы я мог тебя увидеть, скажи что-нибудь".

- А ещё читай здесь, - указал букинист.

Тут было сказано, что молчащий язык приносит не больше пользы, чем ноздри, страдающие насморком, или уши, забитые грязью, а также глаза, затянутые бельмом.

Я втянул голову в плечи.

Букинист вернул книгу на место и, вызвав меня на беседу об Эврипиде и Сафо, заметно повеселел.

- Ну, вот, - сказал он, - теперь я тебя разглядел.

В лавку вошла девушка –

густые светлые волосы,

в глазах загадочный блеск.

Встав за прилавок, она сообщила, что до очередных университетских зачётов теперь далеко, и пока сможет приходить чаще.

Перехватив мой взгляд, букинист сообщил:

- Мой ангел хранитель.

- Разве, евреи, признают ангелов? - рассмеялся я и направился к выходу.

За моей спиной девичий голос произнёс: "Заходите ещё!"

***

Через несколько дней я сказал:

- Видишь, я пришёл!

- Вижу! - откликнулась девушка.

Я снял с полки томик Сенеки.

Передо мной качнулось возбуждённое лицо.

- Читаешь на латыни?

- Лотан, - сказал я. - Меня зовут Лотан.

- Лия, - живо отозвалась девушка. - Поступила на романское отделение университета.

- Античная культура?

- Да.

- Здесь в Иерусалиме?

- Здесь.

Мои глаза споткнулись о девушку.

Хотелось спросить: "Кто ты?"

Хотелось понюхать её волосы.

Забыв о Сенеке, я осведомился:

- Можно приглашу в кино?

- Пригласи! - сказала Лия.

Не проронив ни слова, я из лавки вышел.

***

Иерусалим был многолюден.

Невольно вспомнился Игорь Сахновский, в книге которого один из персонажей провёл исследование –