Посланница Поднебесья

Я искала его. Поначалу. Не могла не искать, хотя и понимала, как жалко это выглядит. Он бросил меня. Исчез без объяснений. Стало быть, не желал общаться, поставил точку. Я не добьюсь ничего, кроме новой порции унижения, если разыщу его.

Вот только…

Только поиски не принесли результата. Художника с таким именем не существовало в природе. Я перерыла все тематические форумы и не нашла ни единого упоминания о нем. А студию, по словам владельца, не снимал никто больше года. Она якобы стояла пустая. Лгал, само собой. Не мог же мой ненаглядный въехать без разрешения и не засветится. Тем более, владелец заверял, что заезжает туда каждый месяц.

Лето закончилось, и семья, разъехавшаяся на каникулы в разные стороны, снова собралась под одной крышей. Родственники сразу поняли, что со мной что-то не так. Настроение менялось по десять раз на дню: от абсолютной апатии до желания буйствовать и крушить всё вокруг. Я, правда, не крушила. Но на словах не сдерживалась, облагодетельствовала родных столькими приятными эпитетами, что на три жизни хватило бы. Отец с матерью терпели, пытались аккуратно выяснить, что творится с самым спокойным из трех отпрысков. Брат фыркал и отвечал «взаимностью», а сестра делала вид, что не замечает моих безумств. Не царское это дело — обращать внимание на подобные мелочи.

О причинах изменившегося поведения я упорно помалкивала. Хотя мама догадывалась, что дело в несчастной любви. Тайком выспрашивал немногочисленных подруг, не появлялся ли у меня летом парень. Она и мысли не допускала, что дело вовсе не в парне, а во взрослом мужчине — опытном любовнике-искусителе. Подруги, разумеется, пожимали плечами. Я скрывала отношения. Да, мы не раз гуляли по городу, но специально я возлюбленного ни с кем не знакомила. А зря. Это меня и погубило.

Или не это. А стычка с владельцем студии. Если, конечно, драку, что я устроила, можно назвать стычкой…

…В тот день мои нервы сдали. Приснился он — чертов мерзавец, что позволил влюбиться, а потом выбросил, как надоевшую игрушку. Стоял в студии и рисовал мой портрет. Но выходило паршиво. Кисть порхала бабочкой в умелых руках, однако мазки ложились неровно, а по моим нарисованным щекам текли слезы. Краски на холсте растекались, перемешивались, и вот мое лицо превратилось в уродливое месиво…

Проснувшись, я не придумала ничего лучше, как отправиться на разборки к владельцу студии. Если кто и знает правду, так это он. Хотела поговорить. Правда! Попытаться убедить, надавить на жалость, соврать, что беременна, в конце концов. Но он, едва увидев меня на пороге, назвал чокнутой и попытался захлопнуть перед носом дверь. Он не рассчитал, что это станет последней каплей, и чаща не просто переполнится, ее содержимое брызнет во все стороны разом. Кипятком!

Через час я сидела в наручниках в участке, а еще через три лежала в стерильно белой комнате в смирительной рубашке. Госпитализацию предложили следователи, решив, что у меня нервный срыв из-за выдуманного возлюбленного. Родители согласились, здраво рассудив, что лечение в клинике лучше тюрьмы. А я… Мне оставалось только лежать, кусать губы в кровь и ненавидеть всех на свете…

Сара: настоящее

— Ты уверена, что это хорошая идея? — в синих глазах светится неподдельная тревога.

— Я не делаю ничего плохого. Просто иду на прием с клиентом.

— С клиентом, который тебе небезразличен.

Моя единственная подруга выразительно приподнимает брови. Мол, ты гуляешь по краю пропасти, девочка.

Она часто меня так называет. Девочка. И имеет на то право. Из-за разницы в возрасте. Я точно не знаю, сколько Симоне лет. И никогда не спрашивала, понимая, что вопрос не понравится. Она чувствует себя молодой. И ведет себя соответствующе. Выглядит с иголочки. Но не красит волосы. Впрочем, седина ей идет. Идеально уложенные пепельные локоны придают Симоне шарм.

— Крис, как конфетка. Она лежит в заначке, но я никогда ее не съем, ибо знаю, что это вредно для фигуры и смертельно для конфетки.

Симона смеется.

— Исчерпывающий ответ. Но у твоего мужчины может быть иное мнение.

Я хмурю брови и залпом выпиваю коктейль.

Вот спасибо, подруга. Утешила…

С другой стороны, кто, кроме Симоны, способен разложить мою жизнь по полочкам и дать основательного пинка, коли в этом есть необходимость.

Мы познакомились двенадцать лет назад. Случайно. Я зашла в принадлежащий Симоне бар под утро, пробродив полночи по городу босиком. Зашла и села за стойку, хотя с собой не было ни монеты. Бармен глянул с подозрением и кивнул вышибале. Но вмешалась сама хозяйка. Устроилась рядом и угостила. В тот раз я ничего ей не рассказала. Не могла. Да и что рассказывать? Что накануне вспомнила все свои смерти от рук «возлюбленного» — демона в обличье ангела? О таком нельзя говорить. Загремишь в психушку. В лучшем случае. В худшем умрешь и сама, и тот, при ком ты неосторожно открыла рот. Любовник не потерпит огласки. Пусть моим словам и не поверят.

Поэтому говорила в основном Симона. О себе. О том, как купила этот бар. И о любовниках. Молодых любовниках, которых меняет время от времени.