Посланница судьбы

Ночь выдалась на удивление тихая и теплая. На небе переливались звезды, большие и яркие, как поддельные бриллианты. Илларион вышел из сосняка на берег реки, вдохнул полной грудью пряный волжский воздух и услышал ехидный голосок, словно кто-то заговорил у него внутри: «Ну и куда ты теперь подашься? Схватят тебя, дурака, на первой же заставе, если не раздобудешь новых документов. Ду-умай… А товара-то сколько у мещанина в телеге… – зацокал язычком противный невидимый советчик. – Не будь простофилей! Не упускай фортуну, коль она сама дается в руки!»

Когда Калошин вернулся на поляну к догорающему костру, Григорий по-прежнему лежал ничком на земле рядом с бездыханным телом Лесака. Илларион опустился на колени, перекрестился троекратно, прошептал слова молитвы, а потом осторожно коснулся плеча Григория.

– Ну, будет тебе убиваться, – произнес он низким, охрипшим голосом, словно надорвал его криком. – Мертвого слезами не воскресишь. Расскажи-ка лучше, что мыслишь делать дальше…

Батрак оторвался наконец от земли, присел, вытер рукавом рубахи грязное, заплаканное лицо и, продолжая всхлипывать, вымолвил:

– Чего делать? Ясно чего. Ехать с хозяином домой…

– Это куда? В Тверь? – выкатил от удивления глаза Илларион. – Да ты, видать, умом от горя повредился! Повезешь покойника столько суток по жаре? И во что он у тебя, в конце концов, превратится?

– Чего же мне делать тогда? – в отчаянии схватился за голову Григорий.

– А вот чего… послушай умного совета, – доверительно начал Калошин. – Осипа мы довезем с тобой до ближайшей церкви, отпоем и похороним. Все честь по чести. Потом поедем в Нижний, как намечено было, продадим весь товар, а денежки пополам разделим. А дальше уж сам кумекай: быть тебе батраком или вольным человеком, как я… Воля, брат, она слаще меда, если еще и деньги есть!

Услышав такие речи, Григорий сразу изменился в лице, глаза его засверкали ненавистью.

– Ты, разбойник, чего мне предлагаешь?! – закричал он. – Обворовать несчастную вдову с ребятишками? Да как язык у тебя повернулся…

– А вот, поди ж ты, взял и повернулся, – перебил Илларион, и рот его скривила неприятная усмешка. – Потому, брат, что каждый человек имеет свой удел и предел. И коль суждено было твоему Лесаку самым нелепым образом окочуриться в этом лесу, значит, то был знак свыше. Нам, непутевым, был подан знак оттуда, – он указал пальцем на звездное небо, – дабы мы, не сходя с этого места, смогли изменить свой ничтожный удел.

Высокопарная проповедь Иллариона возымела обратный эффект. Батрак опрометью бросился к телеге и извлек из груды мешков с пушным товаром охотничье ружье, о наличии которого Калошин даже не подозревал.

– Сейчас ты у меня узнаешь, каков твой удел и предел, – сквозь зубы процедил Григорий, наведя ружье на Иллариона. – Узнаешь…

Костер давно догорел. Небо над лесом начало бледнеть, но до рассвета было еще далеко. Бывший разбойник поднялся с колен, отряхнул от земли обе штанины.

– Эх, рабская ты душонка! – презрительно бросил он батраку и плюнул в сторону.

– Хоть и рабская, да не разбойничья, – не без гордости ответил Григорий. – Никому не позволю хозяина моего обкрадывать! Мертвого или живого – мне все едино… А ты давай проваливай подобру, поздорову, а то, неровен час, возьму грех на душу!

– Боишься, значит, грешить? – вновь криво усмехнулся Калошин. – Хочешь перед Богом чистеньким предстать? Как после баньки? Не выйдет, все одним дегтем мазаны, и я не грешней тебя и не грязней…

Произнося все это, Илларион с вкрадчивой осторожностью кошки приближался к батраку.

– Ты мне зубы не заговаривай! – разгадав его маневр, бросил Григорий. – Еще один шаг – и я буду стрелять!

Однако честный работник не учел, с кем имеет дело. Для бывшего разбойника не составило труда в одном прыжке достать до ружья и, ухватив его за ствол, отвести в сторону. Прогремевший выстрел напугал только лесных птиц, взметнувшихся в небо. В следующее мгновение Григорий почувствовал страшную боль в сердце. Он даже не смог закричать, только жадно ловил ртом воздух, словно пытался таким образом удержать стремительно утекавшую из тела жизнь. Он едва услышал, как разбойник прохрипел ему в самое ухо: «Прости, брат! Хотел, чтобы по-честному промеж нас все было, да не вышло дело!» Он еще жил несколько мгновений. Слышал, как Илларион бережно уложил его на землю рядом с хозяином. С трудом открыв глаза, увидел над собой громадные сверкающие звезды уже другого неба и с загадочной улыбкой отошел в мир иной.

Калошин всегда держал нож в сапоге на всякий случай. Когда он отряхивал от земли штанины, вставая после молитвы с колен, нож незаметно перекочевал в рукав куртки.

Чтобы закопать два трупа, могилу пришлось рыть не малую. Солнце уже стояло высоко, и слышно было, как далеко на дороге скрипела чья-то телега, когда Илларион сбросил мещанина с работником в глубь ямы и засыпал комьями земли.