После

Он мог бы и не стараться так — завтра эта одежда все равно отправится в стирку, — но был приучен к аккуратности и внимательности, и его движения были привычными, механическими, но при этом — плавными и завораживающими, и Виктория невольно залюбовалась мужем.

— Знаешь, — сказала она очень тихо, рассматривая его смуглую спину, — я помню, как однажды, когда мы только поженились, я бродила по дворцу, изучая его, и зашла на твой рабочий этаж.

Арен выпрямился, оставшись в одних трусах, и внимательно посмотрел на нее. Кажется, он не мог понять, к чему Виктория это вспомнила.

— Ты тогда прошел мимо вместе с кем-то из советников, не помню, с кем конкретно, я смотрела только на тебя. И меня как ударило. Я вдруг подумала — Защитница, а ведь этот мужчина — мой. Такой замечательный, сильный, красивый… и мой. Мне это ужасно понравилось. — Она засмеялась и потерла заслезившиеся глаза. Было горько. — Какая же я была глупая!

— Не вижу ничего глупого, — ответил Арен спокойно, но в голосе его было столько сочувствия, что Виктория перестала тереть глаза и взглянула на мужа. — Ты влюбилась, Вик. Это не глупо, а хорошо.

— А ты… — Она вздохнула, закусив губу. — Ты чувствовал, что я?..

— Чувствовал. — Муж подошел к кровати, откинул одеяло и залез под него. Виктория тут же прижалась и обняла, ощущая, как сразу становится тепло и хорошо. — Мне было очень приятно. Влюбленность — она мягкая и теплая, как котенок.

— А потом моя влюбленность захлебнулась в ревности… — пробормотала Виктория, положив голову Арену на грудь. — И ты перестал ее замечать.

— Сильные негативные эмоции всегда выходят на первый план. Твои эмоции были усилены проклятьем.

— Не только им, — сказала она почти неслышно и зажмурилась от неловкости. — Аарон… он много говорил…

— Я представляю. — В голосе мужа слышалась ирония, но она не была злой. — На вранье мой брат был горазд, как я теперь понимаю.

— В том-то и дело, что это было не совсем вранье, Арен. Это была правда, но вывернутая наизнанку.

— Интересное сравнение. Приведи-ка пример, Вик.

Кажется, ему и правда было интересно, и Виктория, приободрившись — как же давно они последний раз вот так беседовали! — призналась:

— Агата. Когда ты сообщил мне, что собираешься назвать так нашу дочь, Аарон, узнав это, хмыкнул и сказал: «Неудивительно, так ведь звали погибшую невесту Арена».

Муж словно закаменел, и она слегка испугалась.

— Я знаю, это глупо…

— Не то слово, — произнес Арен негромко. — Это не глупо, это гениально, Вик. Да, Агатой звали мою невесту. Но еще так звали мою мать. А Александром — отца.

— Я помню. Не сердись, я…

— Я не сержусь. Ты была под проклятьем, которое сам Аарон и поставил, и умело этим пользовался. Даже если бы ты рассказала мне об этих его словах, он смог бы оправдаться, заявив, что ты не так его поняла и вообще он совсем не то имел в виду.

— Арен… — Виктория, почувствовав, что мужу неприятно и больно, потянулась к нему, прижалась губами к подбородку, щеке, и наконец — коснулась крепко сжатых губ.

Несколько секунд император не двигался, а потом, вздохнув, словно приняв какое-то решение, ответил на поцелуй, и Виктория вспыхнула от радостного удовольствия, что он здесь, с ней, и отвечает на ее чувства. Что его руки нежно ласкают ее тело, и от каждого прикосновения жар внизу живота усиливается, разгорается, как пламя Геенны.

— Я тебя люблю, — выдохнула Виктория, обнимая мужа, и он замер, застыл, и ей вдруг показалось, что он даже слегка похолодел. — Арен?.. — Она встревожилась, но больше ничего спросить не успела, потому что император шепнул:

— Все хорошо. Лежи, Вик. — А через минуту стало не до разговоров, да и мысли в голове не оформлялись, полностью вытесненные страстью и желанием.

И Виктория совершенно не заметила, как уснула.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

София проснулась резко, и ей на мгновение показалось, что она находится не в собственной постели, а в ледяной воде. Было мерзко и гадко, и хотелось смыть с себя все, снять вместе с кожей, выпотрошить внутренности и остаться одной лишь оболочкой, и желательно, без памяти и чувств.

— Арен… — всхлипнула София, обнимая его обеими руками как можно крепче. Пальцы коснулись волос — мокрые и холодные пряди. Но запах, душный запах другой женщины все равно на них оставался.

— Не хотел идти, но не смог, — прошептал Арен, утыкаясь лбом ей в плечо. — Прости, что разбудил и сделал больно.

— Твоя боль — моя боль, — ответила София, поглаживая влажные плечи, которые казались ей напряженными, каменными. — Все хорошо. С чем бы ты ни пришел ко мне, главное, что пришел. С тобой лучше, чем без тебя.

Она не стала спрашивать, почему ему так мерзко — догадалась и сама. И почему прежде, чем перенестись к ней, он пошел в душ, София тоже прекрасно понимала, да и чувствовала. Арена тошнило от самого себя. Но ее — нет, и она медленно, осторожно начала целовать его. Сначала щеки, потом шею, после приподняла голову, коснулась губ, и он выдохнул:

— Софи, я…

— Не надо. — Она прижалась теснее, потерлась бедрами. — Это не важно и ничего не меняет.