Потерять нерожденного ребенка было больно, но не настолько, как потерять Агату, и к боли от этой потери примешивалась радость за спасение. Главное, что ее золотая девочка цела и здорова, и в этом есть заслуга не только Арена, Софии или кого-то другого, а ее, Виктории. Она наконец не только мешала и устраивала истерики, но и смогла сделать что-то полезное. И немного гордилась собой за то, что выдержала.
София… ее стремительное удаление из дворца повергло Викторию в шок. Первое время она толком не могла об этом думать — все мысли были о потерянном малыше, — но после, когда София уже уехала, Агата и Александр страшно истерили, а Арен был похож на покойника — вот тогда Виктория задумалась.
София ведь ничего плохого не сделала, ее уволили не за проступок, иначе отношение к ней мужа стало бы иным. И выглядело это так, будто Арен просто убирает из дворца дорогого для себя человека, потому что боится за него.
«Может, они будут видеться вне этих стен?» — подумала Виктория, но, взглянув на мрачного супруга, отбросила в сторону эту мысль. Счастливого влюбленного, который решил проблему встреч с любовницей, Арен не напоминал. Он напоминал мужчину, вынужденного расстаться с любимой, и Викторию мутило от этого предположения. Но чем еще мог быть такой внезапный отъезд Софии из дворца? При том, что ни Виктория, ни дети, ни Арен — никто не хотел, чтобы София уезжала.
«Я так решил», — единственное, что он сказал об этой ситуации. А больше — ни слова. Будто это нормально — увольнять без повода любимую аньян, которая, к тому же, спасла Агате жизнь. Виктория знала, что Арен никогда не стал бы огорчать детей без веской причины — значит, сейчас причина все же была, и она была существенной. И какой же?
Как императрица ни старалась — ей в голову не приходило ничего, кроме самого болезненного. Арен отпустил Софию, удалил ее от себя, и сделал он это после третьего покушения на Агату и смерти их нерожденного ребенка, потому что испугался. Испугался, что следующее покушение может вновь коснуться Софии и спасти ее у него на этот раз не получится. Ведь это именно Арен спас Софию тогда, после портальной ловушки.
Виктория морщилась и кусала губы, не представляя, верно ли рассуждает или ошибается, до сих пор отравленная ревностью. Хотя сейчас она не ощущала никакой ревности. Ей просто было горько и хотелось знать правду.
Чтобы как-то отвлечь себя, Виктория в который раз села за задание Силвана. Долго смотрела на белый лист бумаги, а потом взяла и раскрасила его целиком ярко-алой краской, похожей на поток хлещущей из раны крови.
Насчет работы София решила быстро — вновь устраиваться аньян она не хотела, не желая сейчас работать вплотную с другими детьми, а не с Агатой и Александром, поэтому связалась с ближайшим детским садом, куда срочно требовался воспитатель в одну из групп. С рекомендациями из дворца, которые София послала директору по почтомагу, ее приняли тут же, без собеседования и лишних вопросов. Поинтересовались только, действительно ли она готова работать за их скромную зарплату, на что София кратко ответила: «Конечно».
По правде говоря, на счете у нее было столько денег, что она могла бы не работать несколько лет, но не работать — значит, погрузиться в пучину собственного отчаяния, и поэтому София собиралась начать выполнять обязанности воспитателя как можно скорее, а именно — с завтрашнего дня.
После завтрака Вано отвел их в свой дом, от которого Элиза и Рози пришли в такой восторг, что Синтия окончательно сдалась и согласилась переехать туда в течение недели. Двухэтажный особняк на границе Новой и Старой Грааги был очень красивым — белые стены, красная черепица со свисающим с нее плющом, маленькие витые балкончики на втором этаже и уютные резные ставни на окнах, — кроме того, он оказался расположен недалеко и от их нынешнего дома, и от школы Элизы и детского сада Рози, и от новой работы Софии. И внутри дом Вагариуса не был пустым, там была вся необходимая мебель, а уж от огромной библиотеки Лиз пищала, как сотни мышей, и радостно подпрыгивала, до боли напоминая Софии Агату с Александром.
Она выдержала первый день без Арена только благодаря своей семье: громким и счастливым голосам сестер, мягкой маминой улыбке, серьезному голосу Вано и их обеспокоенным взглядам, направленным на нее. Никто ничего не спрашивал, даже Элиза и Рози — видимо, мама с ними хорошенько поговорила перед возвращением Софии, — и ей не нужно было придумывать легенды и что-либо сочинять. Близкие щадили ее чувства, и ради них София старалась держать лицо и изображать на нем хоть немного энтузиазма.
Но вечером, как только они поужинали, Вано попросил ее подняться наверх, чтобы поговорить, и София напряглась, опасаясь, что Вагариус хочет провести с ней профилактическую беседу и объяснить, насколько правильно и благородно поступил император. Слушать подобное она совсем не желала, но сил спорить не было, и София пригласила Вано в свою комнату.