После

Лицо врача оставалось таким же беспристрастным, и от этого, как ни странно, Виктории было чуть легче откровенничать.

— Потом я начала капризничать. Смотрела его реакцию, пыталась вывести из себя, но Арен всегда был совершенно спокоен. И я тогда подумала… что у него, как у моего отца, наверное, есть любовница. У отца их было много — и пока мать была жива, и после ее смерти тоже, и не одна, а сразу несколько. Я начала следить за Ареном, пытаясь найти доказательства…

Виктория чувствовала себя прорванной плотиной — так ей вдруг захотелось все-все рассказать. И о своей безумной ревности, и о недоумении мужа — даже здесь он остался равнодушен! — и о постоянном раздражении, с которым почему-то не получалось бороться, и об отравленной горничной, и об истериках, которые становились еще более яростными во время беременности.

Врач слушал, задавая ненавязчивые вопросы, хотя Виктории они были и не нужны — она говорила, говорила и говорила, не замолкая, наверное, целый час, пока не почувствовала себя абсолютно опустошенной, выпотрошенной и вывернутой наизнанку.

— Ваше величество, — сказал психотерапевт, когда Виктория замолчала и потянулась за водой, — я приду завтра в то же время, и мы продолжим. Но у меня есть для вас домашнее задание.

— Домашнее задание? — переспросила она с недоумением.

— Да. Вы начали рассказ с утверждения, что вас не любит муж. Я прошу вас подумать до завтра и дать мне ответ на вопрос, любите ли вы своего мужа. Да или нет. Не надо рассуждений. Просто — да или нет.

— Я могу ответить сейчас.

— Сейчас не надо, — он легко улыбнулся, вставая с дивана. — Завтра.

* * *

На врачебном консилиуме собрались все заведующие отделениями и ведущие специалисты — всего около двадцати человек, — и он показался Арену не менее невыносимым, чем Советы архимагистров. То, что Эн рассказала ему за тридцать минут, на совещании врачей превратилось в два часа. Она объясняла и обосновывала каждое будущее действие, показывала формулы и схемы артефактов, отвечала на вопросы. Господа врачи сомневались и кидали недоумевающие взгляды на императора, который заявил о своей поддержке еще в начале совещания. Арен, чтобы избежать кривотолков, объяснил стремление вернуть свою аньян переживаниями дочери, которая ни в какую не хочет отпускать контур — и кажется, ему поверили. По крайней мере уточняющих вопросов задавать не стали, сосредоточившись на сути самой процедуры, которая повергла всех в шок.

Но, быстро пережив этот шок, господа врачи начали ругаться.

— Эн, — покачал головой заведующий реанимацией, разглядывая схему подачи электрического тока, — этой процедурой мы ставим под угрозу здоровье его величества, а возможно, и жизнь. Я решительно против подобного риска.

— Здоровью, а уж тем более жизни императора ничего не грозит, — возразил заведующий терапевтическим отделением. — Дозы рассчитаны точно, они не могут повлиять на энергетический контур его величества. Речь идет только о болевом эффекте. Неприятно будет, конечно, но это не то, что не смертельно, даже не травмоопасно.

— Меня крайне сложно убить, — сказал Арен холодно. — Тем более током. Но чтобы не было сюрпризов, перед уходом я поставлю на всех присутствующих печати молчания.

— Это обязательно, — кивнул главный врач. — По этой же причине протокол консилиума мы не ведем.

— Запишите только ключевые моменты и итоговое решение после окончания совещания и передайте мне для тайного архива, — уточнил император. — Совсем без документов мы обойтись не можем, но все будет засекречено.

— Эн, позвольте вопрос, — вновь вмешался заведующий реанимацией, — допустим, тело вы воссоздадите, но душа и сознание не вернутся. Останется только оболочка. И как тут быть?

— Это маловероятно, коллега, — сказал ведущий психиатр, опередив с ответом Эн. — Девушка ушла в абсолютный щит вся, вся и должна вернуться. Если мы запускаем обратный процесс, то запускается он в полном объеме, либо не запускается вообще. Эксперименты Эн с энергетическими контурами это доказывают — резерв к магам возвращается в полном объеме.

— Эн, по поводу использования медикаментозного катализатора сознания, — произнес заведующий терапией. — Я не уверен, что от подобного вмешательства не станет хуже. Лучше не рискуй, а уж если решишь рисковать, то хотя бы не сразу.

— Да, я так и планирую сделать.

— Правильнее будет, если девушка очнется сама. В том случае, если ты выдернешь ее сознание резко при помощи лекарств, от этой резкости оно может помутиться. Поэтому я бы не стал рисковать с катализатором. Попробуй использовать внешний раздражитель, только не боль, а родных и любимых людей, голоса и прикосновения которых могут повести ее сознание за собой. И вообще, — мужчина хмыкнул, — вспомни сказку о спящей принцессе.

— Э-э… — Кажется, Эн смутилась. — Я плохо разбираюсь в сказках.

Несколько врачей улыбнулись, а заведующий терапией, ничуть не удивившись, продолжил: