После Аушвица

Я положила телефон и обсудила все с Цви. Я вспомнила, что мама никогда не хотела возвращаться, говоря, что, кроме ужасных воспоминаний, это посещение ничего не принесет.

Но я также знала и других выживших, кто возвращался и обретал чувство, как говорят в народе, «примирения».

Возможно, возвращение в Аушвиц и мне принесет чувство примирения. Возможно, если я увижу это место в реальности, а не только в ночных кошмарах, оно перестанет преследовать меня так сильно. Я согласилась поехать, и мы отправились в Польшу вместе с Цви.

Как только мы приблизились к главным воротам Биркенау, я почувствовала нарастающий ужас. Главные башни и железнодорожный путь все еще стояли на месте. Утро было холодное и серое, башни нависали над нами, и мы молча шли по глубокому снегу – в лагерь.

Почти с того момента, как мы приехали, Цви начал тихо плакать – это действительно оказало на него угнетающее впечатление. Я не плакала. Только одна мысль крутилась у меня в голове: «Все на самом деле было так плохо, как и осталось в моей памяти».

Забор по периметру все еще стоял, колючая проволока провисала в некоторых местах и больше не электрифицировалась. Лагерь представлял теперь собой открытое пространство, растянувшееся на мили вдаль. Он не выглядел так в 1944 году: тогда каждая зона была огорожена и патрулировалась охраной.

Несколько бараков сохранились, но большинство деревянных зданий исчезли, возможно, разрушились в годы упадка. Я показала Цви длинный центральный проход и деревянные нары с обеих сторон, где мы спали.

Внутри было темно и сыро, как и раньше, и я рассказала Цви о крысе, которая однажды ночью грызла мою ногу.

Затем я пошла посмотреть туалетный блок и длинный ряд открытых отверстий. У меня скрутило живот при воспоминании о том, как я ненавидела сидеть над этими отверстиями под стук марширующих сапог Капо позади меня, и слегка рассмеялась, вспомнив папино предупреждение не садиться на туалет из-за микробов.

Мы шли по лагерю вдоль железной дороги, которая в итоге почти довела нас до газовых камер. Сзади остались разрушенные кирпичные здания, где находились газовые камеры и крематории. Нацисты взорвали их перед отъездом, надеясь скрыть свои преступления.

Все это показалось мне незнакомым: непосредственные места убийств всегда тщательно отгораживались от остальной части лагеря, хотя мы никогда не могли отрицать реальность дымоходов, сыпавших на нас пепел днем и ночью и наполнявших лагерь специфическим запахом.

Мы остановились на несколько минут, и я зачитала кое-что из своей книги «История Евы». Потом мы ушли.

Я не чувствовала ни освобождения, ни примирения. На меня давил груз всех этих людей: миллионы семей – бабушки, дедушки, родители, дети и младенцы, которые погибли на этом тихом польском поле. Их убивали день за днем, год за годом, в течение четырех лет – и мне даже не верилось в то, что они попали на небеса.

Когда-то они были людьми, с неповторимой жизнью, но многие из них ушли на смерть анонимно – мы даже не знаем их имен.

На выходе мы увидели, что в лагере ведутся ремонтные работы к мемориальной церемонии. В течение многих лет Аушвиц-Биркенау томился за железным занавесом, и мало кто посещал его. Сейчас его готовят под международный туристический объект. Возводились вывески, рассказывающие людям о местах зверств: газовая камера, барак для венгерских евреев, больница. Я была в ужасе и потеряла дар речи, когда мы дошли до недавно построенного кафетерия. Рабочие сидели за столами, смеялись, болтали и пили горячий шоколад. Цви поморщился, когда кто-то предложил ему перекусить.

– Нет, я не могу, – сказал он, с отвращением сжимая горло. – Думаю, меня стошнит!

Мне это показалось странным сном.

Позже я смотрела церемонию поминовения по телевизору и услышала слова Эли Визеля: «Хотя мы знаем, что Бог милостив, Боже, пожалуйста, не прощай тех людей, которые создали это место».

Визель пережил Аушвиц и стал писателем и лауреатом Нобелевской премии, и я полностью согласилась с его следующим замечанием: «Вспомните ночное шествие детей, огромного количества детей, таких испуганных, таких тихих и таких красивых, – сказал он. – Если бы мы могли просто взглянуть хотя бы на одного из них, наше сердце разбилось бы вдребезги. Но это никоим образом не тронуло сердца убийц». Потом я видела, как мировые лидеры возлагают венки и делают замечания о том, что такое никогда не должно повториться.

«Но это случается снова, – сказала я Цви. – Подобное происходит сейчас в разных уголках мира».

Миллионы людей посещают Аушвиц каждый год, и многие из них проталкиваются через вход, а затем проходят по лагерю с аудиогидом. Я даже встречала людей (некоторые были евреями), неоднократно посещавших разные бывшие концентрационные лагеря, испытывая трепет от ужасного ощущения того, что они находятся посреди ужаса и смерти. У меня пробегают мурашки по коже при мысли об этом, хотя я считаю, что молодым людям подобные экскурсии полезны в рамках образовательной поездки.