После бала

– Он заслуживал большего. Я врала себе, думая, что смогу вырастить его. Мама не приезжала к нам целых три месяца. Она должна была притвориться, что я в Голливуде. Она не могла ничего сказать папе. Это было милосердно с ее стороны. Она не могла приехать к нам. Она звонила, но это была общая линия, поэтому она должна была соблюдать осторожность в разговоре. Она писала письма, но я не читала их. Она приехала снова, когда Дэвиду было четыре месяца. Я сказала, что не нуждаюсь в ней. Сказала, что заберу Дэвида и буду жить своей жизнью, подальше от нее. От Хьюстона. Я сказала, чтобы она уходила и никогда не возвращалась.

Я думала о том длинном годе. Мэри врала мне, своему мужу, всем о том, где Джоан была на самом деле. Если оглянуться назад, то кажется просто невозможным, что все мы ей верили. Как же так вышло, что никто не раскрыл ее, никто не заметил Джоан в Плейно или Далласе, это ведь просто, как дважды два. Но все же…

– Вот тогда мама и сказала, что у меня больше нет денег. Сначала я ей не поверила. Папа никогда не оставил бы меня без гроша. Но мама убедила его, что это единственный способ вернуть меня из Голливуда. Она умная, мама. Все деньги в мире могли принадлежать мне, но ровно до тех пор, пока я делала то, что хотела она.

Я была поражена, слушая ее. Фарлоу Фортиер был одним из самых богатых мужчин Техаса. У них было столько денег, что Джоан никогда и не задумывалась об этом, лишь потом она поймет всю суть богатства. В тот день Мэри была одета в свой обычный наряд: узкая юбка, выглаженная рубашка. Даже в дороге она не помяла одежду. Джоан поняла, что ничто не могло сломить ее мать. Как и помешать ее планам.

– Иногда я просто не могла поверить, что с ним что-то не так. Это казалось сумасшествием. Весь уход за ним казался нормальным. Тебе ли не знать, с Томми. – Она в отчаянии посмотрела на меня. Я пыталась не заплакать. – Дэвид пачкал подгузники. Его успокаивало мое прикосновение. Я хотела сказать это маме, но она не дала мне ни единого шанса. Она лишь повторяла слова докторов о том, что Дэвид никогда не заговорит, не будет ни ползать, ни ходить. Никогда не поумнеет. Возможно, даже умрет до наступления своего первого дня рождения. Я слушала эти слова, и мне казалось, будто с меня живьем сдирают кожу. Каждую неделю я думала, что купить. В первую очередь, Дори. Ей нужно было платить. Продукты. Врачи. Все это требовало денег. И я поняла, что существует два мира: один мир для тех, у кого есть деньги, а другой – для тех, у кого их нет. – Она засмеялась. – Я всегда принимала богатство как должное. Но его у меня не было. В отличие от тебя.

– Я бы не раздумывая променяла любые деньги на любящую мать. На родителей, которые не разойдутся.

Джоан кивнула:

– Я знаю. В этом и заключается разница между мной и тобой, Сесе. – Она сорвала пучок травы и скрутила его в пальцах. – Мама хотела приехать на следующий день и забрать Дэвида. Прежде чем уйти, она обняла меня. И попросила довериться ей. Я была настроена вернуться с ней в Хьюстон. Устроить шумное возвращение. – Она улыбнулась. – Я даже думала о том, чтобы ослушаться ее. Я могла забрать его, с деньгами или без. Я могла начать новую жизнь вдвоем. Если бы я была другим человеком, более хорошим, то, наверное, так бы и поступила.

Я уехала той же ночью. Я взяла триста долларов из маминой сумки и собрала чемодан. Дори была с Дэвидом. Проходя мимо комнаты, я слышала, как она поет ему колыбельную. – Она сделала паузу. – Уйти было просто. Самое простое, что я когда-либо делала.

– Я тебе не верю, – тихо сказала я.

– Это правда. Потом было сложно. Но уходя из той крохотной квартиры, я чувствовала – как бы объяснить? – Она умоляюще посмотрела на меня. – Я чувствовала, будто сбрасываю старую кожу. Но это оказалось так сложно, Сесе. И с каждым днем становилось все сложнее. Дэвид рос. Я помнила каждую трещинку на потолке в той квартире, каждую скрипящую дощечку в паркете, каждую шероховатость на стенах. Я никогда не жила в таком тесном месте. Мама дала мне понять: я не создана для того, чтобы воспитывать такого ребенка, как Дэвид. Я вообще не была создана, чтобы воспитывать детей. Нужно было остаться. Бороться. Но я сдалась. Уйдя, я ощутила облегчение.

– Может быть, ты ушла, чтобы не прощаться с ним?

– Нет. – Она говорила уверенно. – Не поэтому. Я знаю, ты не можешь себе этого представить. Как это: бросить ребенка да еще и радоваться тому, что сделал это? В этом еще одно наше различие. Некоторые женщины созданы быть матерями. А я была рада покинуть его, Сесе.

– Но ты хотела воспитать его? – в замешательстве спросила я.

– Хотела! – Она заплакала. – Я хотела. Я хотела и то, и другое. Хотела и воспитать его, и бросить. Я ушла. Как я уже говорила, быть матерью – это не мое.

Я подумала о собственной матери.

– А что твое?

Джоан покачала головой:

– Я не знаю.