После бури

Незадолго до этого далеко в лесу та же буря качала маленькую машинку, ехавшую в больницу Хеда. Беременная женщина закричала своему мужу: «Поехали! Я рожаю! Рожаю!» – и они отправились в путь. В лесу на машину свалилось дерево, но их спасли акушерка и чокнутая девица по имени Ана. Родившегося младенца назовут в честь парня, которого любили Рамона и Ана. Видар. Конец жизни так же неизбежен, как и ее начало, ни первое, ни последнее дыхание неподвластны нам так же, как ветер.

Рамона не стала надевать ночную рубашку, она легла спать в одежде, чтобы ее не пришлось выносить в исподнем. Видар родился в лесу в тот самый миг, когда в «Шкуре» умерла Рамона. Ничего удивительного, время пришло.

Когда ее будут провожать, на могилу положат столько зеленых шарфов, что высеченного на камне имени не будет видно. Да это и неважно, все и так знают, кто там похоронен. Здесь, в лесу, нас объединяют истории, и эту мы будем рассказывать всегда.

22 Потери

Самое невыносимое в смерти то, что жизнь продолжается. Время невозмутимо. Наутро после бури, словно насмехаясь над нами, снова взошло солнце и осветило поломанный лес и разрушенный город. Пара. Будь Рамона жива, она непременно бы сказала, что их всегда двое: «Один победитель, а другой – засранец». Два города, два клуба, два хоккеиста: один занимает место в команде, другой – в «Шкуре». «Их всегда двое, одно – видимое, другое – нет, одно – лицо, другое – изнанка», – бурчала старая барменша, и зачастую это объяснялось тем, что она уже приняла на грудь плотный завтрак и собралась подпустить такую сальную шуточку, что и бродячий пес покраснел бы. Но пока Рамона была в фокусе, она могла перегнуться через барную стойку и, ласково погладив тебя по щеке, сказать: «У нас здесь все со всем связано, хотим мы того или нет». И была права насчет невидимых нитей и крючков, поэтому, когда ее не стало, все и вся замерло.

«Выпьем за верных женщин и надежных мужчин, где бы они сейчас ни были, а вам, засранцы, пора домой!» – говорила Рамона, прежде чем позвонить в колокольчик, приглашая сделать последний заказ. Между закатом и рассветом маленький алкогольный оазис закрывался, и снова тикали секундные стрелки, из карманов неохотно извлекались мобильные телефоны, зачитывались недовольные сообщения. И каждая изнанка, пошатываясь, тащилась в темноте к лицу, а победители возвращались в реальность в полной уверенности, что завтра сюда вернутся. Но однажды Рамоны не стало, а солнце все равно взошло. Смогло. Посмело.

* * *

На следующий день после бури во всех домах трезвонили телефоны, люди рассказывали друг другу о случившемся, все были потрясены, но самый неожиданный разговор состоялся сразу после ее смерти.

Рамону нашел Теему, потому что первым ее хватился. Мы могли бы сказать, что случилось это рано утром после бури, но та буря вообще-то еще продолжается. Когда непогода только началась, Теему был в нескольких часах езды от Бьорнстада – он приторговывал всякой всячиной, которую Рамона не позволяла продавать в Бьорнстаде. Она знала, чем он зарабатывает на жизнь, но хотела, чтобы он хотя бы не занимался этим у нее на глазах – запрещать не имело смысла, любой ребенок, если ему что-то запретить, найдет занятие похуже прежнего. У Теему никогда не было нормальных родителей, и Рамона не претендовала на их роль, но могла выражать свои чувства, а Теему выражал свои чувства в ответ, поэтому Рамона приняла несколько железных правил, а Теему беспрекословно им подчинился.

Услышав сводки погоды, Теему набрал номер Рамоны, и, когда она не ответила, сразу понял, что что-то не так, – Рамона бы ни за что не призналась, но когда Теему бывал в отъезде, она всегда держала телефон при себе. Он развернул свой старый «сааб» и всю ночь ехал обратно по непроходимым дорогам навстречу ветру, так быстро, как только мог, а потом распахнул дверь «Шкуры». На рассвете, когда буря наконец оставила в покое истерзанные города и лишь дождь барабанил в окно, он сел на кровати рядом с Рамоной и зарыдал, как мальчик и как взрослый мужчина. В детстве мы горюем о тех, кого потеряли, а когда вырастаем – о самих себе. Он плакал не только о ее одиночестве, но и о своем.

«У всех разумных людей есть две семьи – данная им судьбой, и та, которую они выбирают сами. С первой ничего не поделаешь, за вторую, черт побери, ты отвечаешь сам!» – рычала Рамона всякий раз, когда кто-нибудь из Группировки после матча устраивал какое-нибудь безобразие – крал снегоходы не с того склада или давал по зубам не тому, кому следует, а Теему этому не препятствовал. Она всегда считала, что он лично в ответе за всех идиотов, которые за ним ходят, а когда он обиделся и спросил почему, Рамона рявкнула: «Потому что я была о тебе лучшего мнения!»