После бури

Он выстроил свой бизнес вокруг автосвалки, чтобы посылать деньги племянницам и их детям. Однажды он, возможно, построит большой дом, где они смогут жить вместе. Хороший ли он человек? Нет. Это он точно знал. Он совершил много такого, в чем следовало бы раскаяться, но почти ни о чем не жалел, – не это ли верный признак зла? Чтобы защитить семью, мужчина может совершить дурной поступок, может пойти на насилие, чтобы защитить то, что было построено для семьи. Возможно, надеялся он, в один прекрасный день его внучатые племянники и племянницы станут юристами и директорами. Возможно, в один прекрасный день они обустроятся в городке вроде этого, и их присутствие там будет таким же естественным, как присутствие Петера Андерсона в Бьорнстаде, и им не придется все время просить прощения и кого-то благодарить, не надо будет воровать или побираться. А пока? Пока Лев будет делать то, что должен.

Что же до раскаяния, то он сожалел лишь об одном. О мальчике. Амате. Обо всем том, что случилось на драфте в НХЛ. Амат напомнил Льву младшего брата, в другом лесу и в другое время. Они точно так же играли в хоккей. Поэтому, что бы ни говорили Петер Андерсон и другие, Лев помогал Амату не из алчности. Да, была корысть, но не больше, чем у Петера Андерсона. Лев помог ему, потому что увидел в нем человека, которого когда-то любил, и теперь жалел, что не увидел того, кем он был на самом деле: просто ребенком. Там, где Лев вырос, мальчиков возраста Амата не было, потому что в этом возрасте их уже считали мужчинами. Там, где царит насилие, детство – всего лишь короткий миг. А бывает, что и мига-то нет. Лев был не из тех, кто легко признает свои ошибки, но теперь он понимал, что лучше бы он спросил Амата, чего тот больше хочет: известности или денег. Сам он не сомневался, что к известности могут стремиться только люди, которые уже богаты, но для мальчика все могло выглядеть иначе. Возможно, он хотел чего-то такого, чего Льву было не понять.

Раскаяние? Да, несмотря ни на что, Льву было о чем пожалеть. Он жалел, что не слушал. Жалел, что не поехал на матч. Он бы хотел еще раз увидеть Амата на льду. Увидеть, как он летает по полю, точь-в-точь как когда-то брат. Это удивительная игра. Восхитительная забава.

Он закрыл глаза. На улице зашуршал гравий. Чьи-то шаги. Тяжелое дыхание.

Из вагончика выбежал один из его ребят с горящими от бешенства глазами. Он выскочил через калитку и со всех ног помчался по дороге к дому Льва и неистово заколотил в дверь. Лев открыл, жутко раздраженный, с рюмкой водки в руке.

Так он узнал, что натворил один из его работников. Что он продал тому мальчишке, который приходил к ним и хотел купить пистолет. Чуть раньше в тот же день кто-то из людей с автосвалки видел Маттео в Бьорнстаде. Они ездили в город торговать хот-догами перед матчем и видели, как мальчишка шел в сторону ледового дворца. «Он был мрачнее тучи», – сказал работник. Лев сел за руль и поехал через лес. Так быстро еще никто никогда не ездил.

* * *

Когда отец Аны вышел из ледового дворца, на парковке никого не было. Матч должен был вот-вот начаться, вдалеке по дороге, сильно превышая скорость, мчался старый американский автомобиль, видать, боялся опоздать к началу. Отец Аны дернул ручку своей машины и со стыда чуть на месте не провалился – дверь была открыта. Ружье, разумеется, лежало в салоне, он забыл его, как и предрекала Ана, но забыл не по пьяни, а, что хуже, по старости.

Он уже хотел спрятать его под сиденьем, запереть машину и вернуться в ледовый дворец, когда увидел, как вдоль фасада крадется одинокая фигура. Сперва он лишь краем глаза заметил какое-то движение – как в лесу, когда не сразу разберешь, животное это или человек, и руководствуешься инстинктом. Интуитивно понимаешь: что-то не то, движение какое-то неестественное. Отец Аны всю жизнь провел в лесу и знал, как выглядит страх, как выглядят погоня и бегство.

Он прошел между машинами и теперь увидел четче: мальчик заглядывает в окна и дергает ручки дверей. Потом заметил открытый запасный выход. Дверь вела в коридор к раздевалкам. Вообще-то и она должна была быть заперта, но вахтер приоткрыл ее, чтобы выпустить сигарный дым.

Мальчишка бросился к двери, и только тут Анин отец увидел у него в руке пистолет. Он не успел и крикнуть, как тот уже скользнул внутрь. Все произошло так быстро – невероятно, жутко, беспощадно быстро.

Американская машина резко затормозила на парковке. Анин отец схватил ружье и побежал в ледовый дворец.

* * *

Зазубами сидел на скамейке в раздевалке. Вошел Маттео. Сперва никто не увидел пистолета, но потом все будио увидели его одновременно. Сперва кто-то подумал, что это шутка, так неестественно смотрелось оружие в руке четырнадцатилетнего мальчика, но потом они увидели его глаза. В них не было ничего. Если там, внутри, когда-нибудь и был человек, то теперь он исчез. И грянул первый выстрел.

БАНГ

А потом второй и третий.

БАНГ БАНГ