После бури. Книга первая

— Ну где вам признаться? Где вам понять, что вы – троцкист, в то время, когда вы – истинно он, больше никто другой! Вы сами себе изменяете, троцкисты тоже сами себе и так, знаете ли, к этому привыкли – ну, как будто по-другому быть не может и не должно быть! Ну вот их программы и заявления возьмите лет за пять – это же сплошные измены самим себе! Они сперва были справа от большевиков вместе с меньшевиками, а нынче они куда как левее! Это они всех более виновны в несчастиях военного коммунизма, а когда нашлось спасение в лице нэпа – они против! Это они народ хотят уничтожить, тот самый, представьте себе, народ, который и совершал революцию! Они без предательства шагу не могут, предательство истины для них истина, она им как хлеб, как теория и как практика жизни, потому что им все национальное, все историческое и даже все естественное враждебно, им нужна р-революционная масса, а вовсе не народы и не исторический опыт. Они будущее представляют как власть: отвлеченных и демонических теорем, выдуманных порочными их умами! Я вам скажу: оттого, что вы троцкист меланхолический и даже добренький, что в вашу теорему входит отрицание нэпа, а в практику – отказ от своих законных, Советской же властью установленных прав на «Буровую контору», от этого вы ничуть не меньше троцкист! Вы и в нэпе тоже ждете предательства – и вот вы отказываетесь от «Буровой»!

— Не понимаю! Допрос? Или – дискуссия? – воскликнул Корнилов.

Он был в полной растерянности:

— И почему это вы одной веревочкой связываете меня с троцкистами? И при чем тут ваша личная точка зрения на троцкизм?

УУР же раззадорился еще больше:

— А потому я вас связываю, гражданин Корнилов, потому на одну веревочку цепляю, что вы отказываетесь от своей «Буровой конторы», а идете вить веревки к неграмотному, к средневековому веревочнику. И это делаете вы – образованный человек и не растяпа! А, глядя на вас, другие что должны подумать? «И нам тоже надо отказаться от своей собственности, пока не поздно, от проявления хотя бы какой-либо личной инициативы и деятельности! И нам нельзя верить нэпу, если такой образованный, такой умный человек – Корнилов – и тот ему не верит?!» А тогда – что же? Сейчас какое создалось положение вещей? Сейчас, в настоящее время, Россию вернуть в капитализм никак нельзя – землю ведь помещикам обратно не отдашь? Фабрик фабрикантам не отдашь? Учредительное собрание и то не соберешь, его ведь надо собирать кому-то, а где оно, это кто-то? Нету его, одна есть реальная сила, большевики, а больше – никого! Значит? Значит, остается одно из двух – либо нэп, либо – военный коммунизм. И вот вы и подобные вам троцкисты нэп всячески компрометируете, губите на корню, и тогда остается только одно: военный коммунизм. Вы, человек военный, все это точно рассчитали!

— Ну что вы говорите? Ну зачем это мне военный коммунизм? Подумайте сами – зачем?

— Я подумал. Подумал! Он вас погубит, да. Но он и сам себя погубит тоже. Вот вы по военному и рассчитали: «В свое время мы не смогли погубить коммунизм, ну что ж? Тогда погибнем вместе!» Вот какой у вас злодейский и тайный расчет!

— Вы – фантазер и чудак! Не годится это говорить следователю, но поймите и меня – не могу не сказать! Вы – очень странный чудак!

— Чудак-чудак! – подтвердил УУР. – И вот у меня, у чудака, скажу откровенно, к вашему делу бо-ольшой интерес! Очень серьезный интерес. И я полагаю сделать так: представить такие материалы, чтобы суд закатал вас надолго, изолировал вас, чтобы зловредное ваше влияние, пример вашего поведения, легко можно было объяснить: «Отказался от «Буровой конторы»? Потому и отказался, что преступник! А дальше вот еще что: почему вы преступник-то, надобно мне все-таки выяснить? Не верю же я, будто вы от «Конторы» просто так отказались, за здорово живешь, из интеллигентских каких-то соображений, – не верю! Простачок какой! Бессребреник какой! Теоретик какой – теорией, видите ли, и ничем другим, он дошел, что «Контору» ему нужно отдать! Не верю: тут и практика есть в этом деле, голову даю на отсечение, есть практика! Есть она! Имеется обстоятельство, оно не позволило вам поехать в Саратов ни при жизни отца, ни после его смерти, вот вы послали в Саратов незнакомого человека. Счастье еще, что человек сошел с ума, что показания его не имеют нынче никакого значения, а в здравом-то уме ж он бы на вас показал, уж пока-а-азал бы! Так вот: когда вы в последний раз были в Саратове?

Корнилов попытался взять себя в руки.

— Я удивлен! – сказал он. – При чем тут ваши личные взгляды, симпатии и антипатии! Ваши взгляды на нэп? На троцкизм? Я требую, чтобы следствие велось не здесь, не в этой избе, где вы позволяете себе все что угодно, а в служебном помещении!

— Когда вы в последний раз были в Саратове?

— ...в служебном помещении, где я смогу заявить протест!

— В последний раз в Саратове вы когда были?

— ...где я потребую, чтобы следователь был заменен!

— Когда вы были в последний раз в Саратове? Вопрос ясен?