После бури. Книга первая

Не случалось, и Корнилов испытывал разочарование, которое испытал бы, наверное, УУР, если бы, допрашивая Корнилова с пристрастием, выясняя его «социальное лицо», он так ничего и не выяснил бы. Записал бы в протокол допроса, что, дескать, так и так: кто-то из веревочников чем-то тяжелым стукнул по башке гражданина Корнилова, на том бы и кончил...

Просто-то как! Ясно! И как справедливо это было бы со стороны УУР! Да только кто это вправе, будучи в здравом уме и в твердой памяти, рассчитывать на справедливость?! И чтобы хоть несколько утешиться, Корнилов с еще большим нетерпением ждал той страницы и строчки, на которой то ли Боря, то ли Толя поскользнутся, вдарятся носом о землю!

Не дождался.

Не дождавшись, окончательно рассердился, рассердившись, перешел с ними вроде бы на «ты», стал обращаться к ним фамильярно – «Боря», «Толя», да как бы еще и не фамильярнее.

— Значит, вот какое дело! – обратился он к ним.— Там у вас – у вас! – на берегах Темзы и Сены – пейзаж известно какой: дом выдержанной архитектуры – к другому дому выдержанной архитектуры, один отель – к другому отелю, один офис к другому офису, и вот вам стиль улицы, стиль города, да как бы и не всех городов.

И парки с подстриженными газонами.

И леди, и m-me с собачками на поводках.

А Пемза и Сена в одинаковых гранитных берегах и переполнены всякого рода плавучими средствами и мостами самых разных конструкций и названий, преимущественно исторических.

Одним словом, всюду стиль, всюду он... В том числе и в собственных ваших высокохудожественных произведениях, само собою разумеется. Ну, а теперь представьте себе, что стиля вокруг вас нет?» Никакого, а есть Та и эта Стороны?! На этой Стороне – деревянные домишки, но не в улицу, потому что то тут, то там они прерываются желтыми песками, из которых торчат черные, как антрацит, и, кажется, все еще горячие головешки – следы страшного пожара, учиненного, к вашему – к вашему! – сведению, главным брандмейстером города.

Газонов тоже нет, неизвестно жителям, что это такое, так же едва ли известно и что такое собачьи поводки, какой это предмет, какого назначения...

Кобели и суки предаются здесь утехам где придется, гуляя где вздумается, особенно густо – на базарной площади между торговыми рядами, здесь они поглядывают, где бы чего бы стянуть, сожрать, затем вовремя убежать, оставшись целыми, а если повезет, то и невредимыми.

Если же кобели находятся при доме своего хозяина, так они непременно на цепях, середины здесь нет, либо полная свобода, либо – железная цепь, и когда случится, что черный или пестрый, чаще все-таки черный кобель, сорвется вместе с цепью на волю и ударится, поднимая ею пыль и звон, со двора во двор, из переулка в переулок, из квартала в квартал, то всяк живой спасается тогда, как может. Такой пейзаж.

Пейзаж этой Стороны.

Что касается Стороны Той, то я бы сказал вам, Боря и Толя, что пейзажа там нет, а есть только пространство, есть Та Сторона, больше ничего.

Иногда пространство туманно, иногда бескрасочно даже как будто безвоздушно, иногда покрыто водами, иногда – снегами, иногда сизой зеленью тальников и облепихи.

Это – как придется, в зависимости от времени года, когда вздумается прийти весне и осени, а приходят они сюда по собственному разумению то на месяц раньше срока, то на два позже.

Такой здесь Земной шар, такая Европа в Азии, такая Азия в Европе.

И вот бы, вот бы поглядеть на вас, Боря и Толя, какой бы вы стиль избрали здесь, на границе Той и этой Стороны? Ведь все на свете писатели, даже такие независимые, как вы, Боря и Толя, обязательно вписываются в окружающий мир, а во что вписались бы вы здесь? В Ту или в эту Сторону? Какую бы вы придали здесь интонацию своим произведениям? Какое применили бы остроумие? Изящество? Изыск – какой?

Пространства включили бы в свои произведения – какие?

Время – какое?

Время здесь, Боря и Толя, тоже беспредельное: социализм двадцатого века с новейшими его учреждениями – и средневековые Веревочные заимки, Верхняя и Нижняя, выбирайте что хотите, отрабатывайте принципы выбора!

Отработали, выбрали? Окончательно? Между тем и другим?

Ну, а после того, как выбрали, – нэпа не хотите ли? То-то... Вот какой кукиш!

Кроме того, Корнилов не удержался, спросил: известно ли Боре и Толе такое имя – Достоевский?

Боря и Толя, разумеется, обиделись, Корнилов, чтобы сгладить неловкость, пустился в рассуждения, что, мол, не где-нибудь, а именно в этих приблизительно краях были написаны «Записки из Мертвого дома» и что, по его мнению, не будь у автора возможности написать «Записки», не написал бы он ни «Преступления и наказания», ни «Бесов», ни многого другого...

Результат превзошел все ожидания: Боря и Толя смутились, даже стали оправдываться: «Ну, конечно, конечно, мы вполне в курсе дела!»

Надо же!