После бури. Книга первая

— Вы, интеллигенция, давным-давно предали народный идеал справедливости! Ну как же иначе-то – сто лет вы, интеллигенты, призывали народ к революции, а когда революция началась, вы перебесились и переругались между собой, и одни закричали: «Кровь, кровь! Ужас, ужас! Дикость! Варварство!» – и бросились за границы, наклав при этом в штаны, а другие завопили: «Больше, больше крови! Больше, бо-ольше!» – и стали одни белыми, а другие – красными и стали до последней капли крови воевать друг с другом. А недоучек, таких, как я, вы привлекли приговоры писать к расстрелам, мало того – едва явилось мирное время, надежда на успокоение народной жизни явилась, нэп явился, как вы и эту надежду развеиваете снова в прах! Последнюю, учтите, надежду! А ведь вы не тот, за кого вы себя выдаете! А?

— О чем вы говорите?! Как будто революцию выдумали интеллигенты! Доценты! Присяжные поверенные?!

— А кто же? Какая наивность! Предательство снова – какое?! Вы, вы, вы и выдумали! Народ, что ли, выдумал? Народ свои понятия о справедливости имел, народ знал слово «бунт!», ясное слово и понятное – несправедливость, и надо против нее бунтовать – ясно и очевидно, но вы, вы, интеллигенты, подменили бунт другим словечком: «революция»! Вы облекли бунт всяческими теориями и бессмысленными утопиями, в то время как бунт, он издавна был делом святым, он и кровавый, и с жертвами напрасными, и с жестокостями, и с поджогами, но бунтовщики-то неизменно ведь знали, что за все это придется отвечать! Побунтовали, пожгли, чего-то, каких-то уступок добились, ну, а за что-то – это каждый бунтовщик знал – придется отвечать! И приходили войска, и спрашивали – кто зачинщик, а мужицкое общество заранее определяло, кому выходить из низов, – неженатые выходили, бобыли-старики выходили на тот вызов и жертвовали собой, шли на каторгу, и было перед кем за бунт ответить, а р-р-революция? А теории р-р-р-революционные? Им ответить – раз плюнуть, они все ниспровергают, а ответственность прежде всего. Ответственность предается проклятию! Интеллигенты-революционеры вопят: «Мы отвечаем перед народом!», ладно, хорошо, а народ перед кем отвечает? Зачем же с помощью теорий делать народ безответственным за свои действия? Чтобы после перед ним, перед безответственным, самим отвечать, да? Перед таким – легко отвечать, да? Перед таким отвечать – никак не отвечать!

— Не так! – возмутился Корнилов. – Совсем не так. В народе давно зрел раскол на бедных и богатых, на тех, кто за новое, и на тех, кто за старое, а честная русская интеллигенция приняла сторону бедных и угнетенных – что же тут плохого? И эту сторону можно было утвердить только революцией, но никак не бакунинским анархическим бунтом!

— Ну, когда так, когда вы этакий завзятый революционер, тогда почему же вы в белой, а вовсе не в Красной Армии воевали?

— Разве в белой не было революционеров? Там эс-эры были, они царским правительством преследовались даже больше, чем большевики. Анархисты были.

— Ну вы, положим, на эс-эра непохожи. Совершенно! – как показалось Корнилову, даже с некоторым сожалением произнес УУР.

— Нет. Непохож. Совершенно.

— Тогда – кто же вы?

— Я был, я старался быть беспартийным революционером.

— Ага! Потому-то вы и не отвечали ни перед кем за свои поступки!

— Старался отвечать перед самим собою. Перед своей совестью! – тихо-тихо, а все же сказал Корнилов.

— Перед своею? Она у вас есть – своя-то? Совести народа у вас нет, а своя собственная – она теоретическая: подходит под какую-то теорию, значит, есть, не подходит, значит, нет ее и даже не должно быть! Еще и еще: вы все были за революцию, все призывали к ней, а началось – все интеллигенты разбежались по разным теориям и ну бить народ народом же, и ну бить себя самими же собою! Да как же вы могли призывать народ к революции, когда сами не знали, что это такое?! Когда между собой не могли договориться – что это такое? Договорились бы между собой, а тогда и призывали бы, никак не раньше! А ежели вы стали призывать раньше того, то вот вам и результат: гражданская война – и вы, теоретики и философы, свою задачу перекладываете опять же на плечи народа: пусть он сам оружием и кровью своей решает, что такое революция, какой она должна быть, кто в ней прав, а кто – виноват?! Это – совесть?! Да? Я вам, философу, так скажу: последним нашим совестливым, то есть истинным интеллигентом был все-таки Лев Толстой – он всю совесть соединить в одно мечтал, сколотить ее, соединить ее в веру, потому он и был созидателем совести. Ну а после него совершенно уже другое пошло, интеллигенты совершали работу только разрушительную, когда начали растаскивать понятия совести по самым разным теориям!

— Да вам-то, гражданин следователь, кто дал право за народ и от его имени говорить? Вы, верно, какой-нибудь дьячков сын, так по этой причине уже считаете себя народом? Нет, позвольте, я многих-многих интеллигентов встречал, которые больше были народом, чем вы! Уж это точно – больше!

УУР замолк, сделался сердитым, злым даже, и вдруг спросил:

— Когда вы были в последний раз в Самаре? Гражданин Корнилов?