После бури. Книга первая

— Вы убили его? Вам был смысл убить его? При обстоятельствах, о которых вы сами говорите? Вы ведь могли чем-то ускорить его смерть, чтобы выдать себя за него? Да? Ну, ладно, не убили. Вы только способствовали его смерти? Ладно, вы не способствовали, но, когда он умирал, вы не пошевелили пальцем, чтобы спасти его?! – Она подняла палец к глазам Корнилова почти вплотную, сначала к одному, потом к другому его глазу. Лицо ее было рассечено бликами зажигалочного огня.— Ну, по крайней мере, как меня зовут?

— Вот видите, я не знаю и этого! Если бы я хотел обмануть вас, неужели я не смог бы узнать ваше имя и еще что-нибудь о вас? Узнать у ваших хозяев, у соседей, на вашей службе? Но я не знаю ничего – вот доказательство, что я не обманываю вас!

— В чем вы меня не обманываете? Или в чем обманываете? Вы настолько чужой человек, что вам даже не в чем меня обмануть! Но я-то знаю: вы жестокий человек! Вы трус! Вам нужна ваша собственная жизнь любой ценой, и вы, не задумываясь, используете чужую смерть! Какое вы имели право к ней прикасаться, к этой смерти? И этого вам мало, и вы еще хватаете жизнь незнакомой вам женщины! Уйдите! Уйдите прочь! Оставьте меня!

Было долгое молчание, и дальнейшие слова в этой паузе теряли смысл, но все-таки они не потеряли его до конца, он не допустил этого и снова шагнул к ней.

— Человек погибает, тонет, и что же, он не вправе звать на помощь? Потому что спасающий тоже может утонуть? Потому что никто не знает имени утопающего. Потому что утопающий не знает имени того, кого он зовет на помощь?

Лицо ее – странное совпадение правильных и строгих очертаний с нелепыми, некрасивыми, почти уродливыми – стало недоуменным. А он и еще спросил:

— Не хочется быть убийцей? Не хочется… Особенно в первый раз... Тем более что ведь вы спасали в своей жизни множество людей!

— Уйдите! Я вас не знаю! И не хочу знать! Уйдите! У меня страх перед вами! Ужасное предчувствие – вы меня погубите каким-то необыкновенным образом.

— Разве вы всегда знали людей, которых спасали? Это ваше непременное условие – знать человека, прежде чем пойти ему на помощь?

Как страшное признание, женщина произнесла:

— Я была сестрой милосердия... Да... Я была и есть сестра милосердия... И что же? Это мой грех, за который я должна расплачиваться перед вами? Да?

— Еще за мною имя, которым вы не сможете пренебречь! А если сможете сейчас, тогда подумайте, представьте себе, что будет с вами потом? Через год? Через тридцать лет? Какое раскаяние?

— Не смейте! Не смейте отсылать меня к нему! Я этого не позволю...

— Позволите!

— Вы ужасный! Вы преступник! Я не боюсь обыкновенной смерти, но вы... Вы что-то необыкновенно страшное для меня!

— Мы были вместе – тот и этот Петр Корнилов! А теперь мы оба – это я один! Один!

— Но ведь тот был накануне освобождения! Тот не был преступником и никогда-никогда не поступил бы так, как поступаете вы! Тот был виноват, но его простили! А вы? Это вы складывали трупные поленницы! В каждом городе на каждой станции железной дороги поленницы, поленницы! Из трупов! Я видела.

— Туда мог лечь каждый из нас так же просто, как и положить еще одно... полено... Значит? Остается вычеркнуть все это из памяти! Из своей жизни! Из окружающего мира! И если бы я хотел вычеркнуть и забыть, тогда зачем бы я искал вас? Остаться тем, кем я был, я мог бы и без вас! Остаться с этой бумажкой, с этой справкой на имя Петра Николаевича Петр Васильевич мог ведь и без вашей помощи, а потом? У меня во всем мире не осталось никого, кроме вас…

— Что вы от меня хотите? – Она передохнула, она задумалась и тут спросила еще: – Что вы хотите? Что я должна сделать?

— Вы напишите туда, откуда я пришел. Вы сообщите, что ваш брат, ваш муж, ваш жених – кто я вам, я еще не знаю,— что я прибыл к вам и вы бесконечно благодарны за вновь обретенное счастье!

— Никогда!

— И вы здесь, в городе Ауле, докажете всем окружающим, что теперь вы не одна, что рядом с вами... Кто рядом с вами? Ваш муж?

— Как странно, что вы не сумасшедший. Вы не сумасшедший?

— Очень странно... Вам только сейчас, а мне это странно уже многие, многие годы! Скажите, какой нынче год? Скажите!

Она не поняла и вопросительно со страхом посмотрела на него, прежде чем ответить:

— Тысяча девятьсот двадцать первый...

— Тысяча девятьсот двадцать первый, считаете вы. А ведь нынче принято считать – год четвертый от сотворения нового мира...— И тут он спросил: – Вы так же считаете?

— Мне очень, очень нужно так думать... Но не удается. Так хочется думать, будто все можно начать сначала. Что тебе четыре года, а больше ничего... – Потом она вздрогнула и опять торопливо и возбужденно проговорила: – Но вы взрослый человек и мужчина! И преступный мужчина. И не имеете права касаться меня! Обращаться ко мне, к ребенку, произносить хоть одно слово! Уговаривать меня! Это пошло с вашей стороны: я хочу, я начинаю все сначала, мне четыре года! Не мешайте мне! Не губите! Вы много погубили людей, я не сомневаюсь ничуть!

— И я хочу, и я требую того же – начала. Только! И вы не имеете права меня погубить!

Он схватил ее за руку.