После бури. Книга первая

— Не обижайся, Барышников, до самого-то до конца, ты же грамотный, знаешь, что в спорах рождается истина!

— Чтобы она родилась, истина, от человека, сам-то человек должон быть истинным! А не поддельным, из газет скроенным!

— Ну ладно,— согласился и как будто даже застеснялся Митрохин,— ты меня никогда и нисколько не понимаешь, тогда вот спроси более грамотного, спроси Петра Николаевича, временный ты или постоянный! Спроси!

Барышников обернулся, собрался спросить, но не спросил. Только вздохнул.

Митрохин же успокоиться не мог:

— Петр Николаевич! Тогда вы спросите у Барышникова! Пожалуйста! Насчет его временности и постоянности!

Все долгое время молчали, и Корнилов наконец-то спросил:

— Скажи, Барышников, вы нисколько не заинтересованы в аварии на скважине? Или? Или тут может быть польза для «Смычки»?

Митрохин вытаращил глаза – он совсем не этого вопроса ждал.

А Барышников обрадовался. Он встрепенулся, помолодел у всех на глазах, весело расправил бородку. Он груз сбросил с себя наконец, груз общих и тяжких рассуждений, и засмеялся негромко, и руками в ту же секунду сделал так, будто какой-то предмет отчетливых очертаний, понятного веса и назначения он схватил. Этим предметом был вопрос Корнилова. Это был уже его воздух, его стихия, его соображения: «выгодно – невыгодно», «так – не так», «хорошо – плохо» для «Смычки»?

— До недавнего времени это было мне ни к чему – ваша авария и бесполезный простой. Убыток, больше ничего. Но когда все-таки случилась авария, то и дай бог ей здоровья, потому что она хотя и маленько, а все ж таки явилась для меня зацепочкой, подтолкнула меня на одно дело. Она подтолкнула, и я поехал и уговорил костюковскую кооперацию слиться с семинихинской, то есть в полном составе войти в «Смычку». Шесть полных ден уговаривал я костюковских, уговаривал, убеждал, доказывал, своего добивался и в конце концов все ж таки добился – оне согласились!

Мастер Иван Ипполитович, изможденный, упорно до сих пор молчавший, удивился:

— Как же это, Барышников, из нашей аварии сделалась вам зацепочка? И выгода?

— Нехитро! Костюковские вступают в «Смычку», то есть маслозавод теперь нам уже строить сообща и учитывая ихний интерес, то есть ближе к ихним землям и пастбищам, то есть не здесь, а в другом месте, верстах в десяти отсюдова. Не на запад, а в восточную сторону от Семенихи. А нынешнюю, аварийную, мы либо забросим навсегда, а удастся ее кончить, ну тогда сделаем ее как водопойную для нашей скотины.

— И что же, авария на скважине помогла вашим уговорам? – спросил Корнилов, живо приобщаясь к интересам Барышникова, но все еще не понимая сути дела.

— Ну, еще бы не помогла! Я костюковской кооперации тот же раз сказал: «Ради вашего интереса строю завод на другом месте! Более того, сказал я, ради ваших интересов жертвую почти что полностью сработанной скважиной и закладываю новую, причем не из половины будем ее, новую, делать, а я беру шестьдесят процентов расходу, за вами же сорок!» Они видят, Барышников жертвует, а жертва, она сильно помогает уговору. Который раз так сильнее, чем угроза!

Портнягин зевнул, но весело как-то, осмысленно, Митрохин хихикнул, а Сенушкин, всхлипнув и как будто даже прослезившись, сказал:

— Ну жулик, Барышников, ну так жулик! Ну нэпман! Ну голова! Ну, а ежели костюковские узнают, что скважину эту тебе так и надо было бросить, что они об тебе подумают?

— Ты, что ли, им скажешь, Сенушкин?

— А хотя бы и я! Вдруг это сильно захочется моёй душе?

— Душе, можете быть, а карман твой – нет, захочет!

— Все ж таки? Что оне подумают о тебе, костюковские? В принципе?

— В принципе-то? «Голова этот Барышников! С им не пропадешь!» – вот что им останется думать, дорогой ты мой Сенушкин! А ты не так же думаешь?

Сенушкин поморгал-поморгал, растерялся, но не до конца и спросил снова:

— Как же ты будешь с нами, с буровой партией, рассчитываться, Барышников? За аварийную, а также и за новую скважину? Как?!

— А вот это уже не твоего ума дело, Сенушкин! Твое дело – рассчитываться со своим хозяином, с Корниловым с Петром Николаевичем. Как мы поладим дело с им, тебя не касается! Касается это нас двоих. Ну, вот еще мастера Ивана Ипполитовича, он первоначальный договор приезжал в мае месяце подписывать, он хотя и малый, но все ж таки совладелец «Конторы». Так я прошу, чтобы остались бы сию минуту мы трое, остальные же все чтобы не мешались хотя бы полчаса времени. Поднимись-ка, будь добр, Сенушкин, с места!

Сенушкин поднялся, Портнягин тоже, Митрохин еще соображал и тоже сообразил, что надо уйти. Ушел и он.

— Такое дело,— сказал Барышников Корнилову и Ивану Ипполитовичу,— я плачу вам, «Конторе», полностью согласно в мае месяце заключенного договора.

Как будто бы вы исполнили эту скважину всю в порядке и до конца. За новую же скважину, которая у меня будет уже совместная с костюковскими и в другом месте, я плачу шестьдесят процентов сметной стоимости. Причем безо всякого договора. Понятно вам? Обоим? Или, может, одному только, а другому вовсе не понятно? Ну, совладельцы? У вас и выхода-то другого нету, чтобы вылезти из убытку!