После бури. Книга вторая

Через полчаса все-таки кое-что определилось в разговоре, Ванечка определился, сынок Прохиных, который умер.

Они оба, Лидия Григорьевна и Анатолий Александрович, в ту пору работали в одном учреждении, с утра до ночи работали, а возвращались домой только на рассвете, и вот не было никакой возможности уследить за мальчиком. А мальчик таял, таял...

Груня предупреждала их, Груня плакала, из сил выбивалась, а они все думали: вот завтра, вот завтра займутся сыночком, повезут его в деревню на парное молоко, на свежие сливки, на свежий воздух. А когда собрались, повезли, было уже поздно...

Нервы подорвались у Прохина окончательно, он отпросился с той невероятно тяжелой работы и поехал на учебу в Петроград. Тогда это еще был Петроград, а не Ленинград... Там он быстро, за два с небольшим года, погрузившись в учебники и в курсовые проекты, закончил путейский институт, в котором начинал когда-то свое высшее образование. Во время германской войны он его начинал, в путейский только-только стали принимать молодых людей разных сословий, а не одних лишь избранных, не только дворянских отпрысков. Ему, старшему сыну в огромной семье токаря с железнодорожной станции Дно, очень хотелось поступить именно в этот институт, и вот он добился своего.

Ну, а когда Прохин вернулся с дипломом инженера-путейца из Питера в Красносибирск, у него уже не было прежнего здоровья нервов и выдержки, он сказал об этом прямо и честно, и его направили на гражданскую работу, в Крайплан. Теперь он и. о. председателя Крайплана и наиболее вероятный его председатель.

...А стены и потолки в квартире Прохиных такие же белоснежные, как и скатерочка на круглом столе, полы свежей краски, ярко-желтые, большой платяной шкаф, покрытый блестящим лаком, и письменный столик в углу, такие покупают первоклассникам по случаю их вступления в школьную жизнь, а потом строго следят, чтобы на столе был порядок, чтобы тетрадки и учебники лежали аккуратными стопочками, а карандаши в пенале, а чернилка-непроливашка находилась в самом центре столешницы.

И тут был такой же порядок, только в стопках лежали, занимая почти весь стол, не учебники и не тетрадки, а нумерованные папки с делами Крайплана. Но пенал детский тут был, чернилка-непроливашка была... Корнилов подумал: как же работать за таким столиком, в такой тесноте?

А вот как приходилось поступать: снимать белую скатерочку с круглого стола и усаживаться за него, а тот, школьный, служил только для хранения бумаг, папок и необходимых письменных принадлежностей.

В соседнюю, совсем уже крохотную комнату были распахнуты двустворчатые, тоже белые двери, и там стояли вплотную друг к другу железные кровати под белыми покрывалами. Больше ничего там не было.

Хозяева, Прохин и Прохина, ходят в мягких бесшумных тапочках, еще тише, совсем уже беззвучно двигается полная, тяжелая Груня, она первая и указала Корнилову за круглым чайным столом:

— Сюда, пожалуйста...

— Сюда-сюда, – подтвердила Лидия Григорьевна.

На ней было полосатое платье в обтяжку, красиво, но очень плотно – отовсюду выступают косточки.

Итак, разговор сначала о Ванечке. О том, что Прохины не любят мебели, а любят чистоту, порядок и простор – с этой точки зрения квартира, конечно, маловата, хотя, с другой стороны, много ли двоим надо?

При кухне есть еще комнатушка, там живет Груня.

Прохин задумчиво говорил о том, как многому он научился у Лазарева, поистине выдающегося человека и деятеля, но, конечно, ему все еще очень трудно возглавлять чрезвычайно ответственный отдел Крайисполкома... К тому же он понимает – будет еще труднее, все более ответственные задачи возникают каждый день, взять хотя бы составление контрольных цифр к первому пятилетнему плану.

В будущем люди, все советские и партийные работники, привыкнут к пятилетним планам, будут воспринимать их как нечто должное, определится методика их составления, будут ликвидированы и оппозиция, и все те несознательные, тем более враждебные элементы, которые нынче мешают планированию, но первый-то пятилетний, самый первый! Он ведь и самый трудный! А еще надо принять во внимание, что это Сибирь, пространства, ресурсы и такие народнохозяйственные проблемы, такого масштаба, что даже Лазарев и тот признавался: «Голова идет кругом!»

— Так то лазаревская голова, а что с моей-то должно делаться? – очень серьезно спрашивал Прохин. Корнилов не нашел ничего лучшего, как сочувственно кивнуть...

Корнилов сидел, слушал, отпивал маленькими глоточками чай, ему не верилось, что вот здесь, а этих комнатах так скромно, тихо и чисто живут Прохины.

«Чашечка... чашечка... чека, – стал твердить Корнилов про себя, – чашечка...» В квартире Прохиных он ведь очень чувствовал себя «бывшим».

Какая семья, какой дом, какие две комнатки?.. Никогда не хватило бы у Корнилова воображения представить все это... Потому и не хватило бы, что уж очень все просто, чисто, тихо.

Корнилову представился рассвет какого-то, теперь уже давнего дня, занявшегося в краткой летней ночи...