После бури. Книга вторая

Первым встал и, ни слова не говоря, ушел четким военным шагом Бондарин. Корнилов, уходя, сказал «спокойной ночи». После того случая мужских этих полуночных посиделок не было долго, недели две или три, до тех пор, пока на очередном собрании профсоюза Прохин, выступая по вопросу о распределении социально-бытового денежного фонда Крайплана, не сказал в конце своего выступления: «Товарищи! Вы все знаете, что мною в недавнее время была допущена политическая ошибка. Я не буду ее повторять, это ни к чему полезному не приведет, вы и так знаете, что это было мое вредное заявление, сделанное на даче во время разговора с некоторыми, здесь в настоящее время присутствующими людьми. Я со всей откровенностью доложил об этом случае вышестоящим партийным руководителям, и мне сделано ими строгое замечание и поручено обратиться ко всем вам, членам профсоюза, с просьбой ни в коем случае не принимать моих ошибочных слов на свой счет. В свою очередь, даю вам честное партийное слово, что я в тот раз не имел в виду кого-либо конкретно из присутствующих при нашей общей беседе, а во-вторых, что я никогда ничего подобного не повторю и не допущу хотя бы потому, что после второго подобного случая я и сам, без чьего-то вмешательства не сочту возможным оставаться на своем посту и в роли вашего руководителя. Надеюсь на вашу политическую зрелость, на вашу моральную чистоту и на собственную искренность, я думаю, что мы с вами будем и в дальнейшем работать так же добросовестно и с отдачей всех своих физических сил, способностей и знаний по принципу взаимного доверия и уважения. Нашим высоким целям не должны мешать мелкие и даже не очень мелкие ошибки и недоразумения. Мы все должны быть выше этого, и я надеюсь, что этот инцидент уже исчерпан и что каждый из нас сумеет поставить общее дело выше личного и тем более выше собственной обиды!»

Речь произвела, в общем-то, положительное впечатление... Кроме того, на работе Прохин стал как-то спокойнее, стал действительно выше – самостоятельное руководящее положение приподнимало его, и если в речи на профсоюзном собрании он выражался не совсем складно, то на работе, наоборот, в его «почти интеллигентности» это «почти» становилось все меньше и меньше заметным.

Конечно, не Лазарев, а все-таки.

И дачные посиделки возобновились. Корнилов же стал думать, что, может быть, Прохин теперь не допустит никакого разбирательства «дела» «Вегменский – Бондарин» и не будет никакой комиссии по этому «делу». Зачем? Зачем товарищу Прохину допускать две крупные бестактности подряд? Достаточно и одной! Неужели он не сможет повлиять на товарища Сурикова? Вот-вот начнется очередная партчистка ячейки Крайплана, зачем перед чисткой Прохину еще одна неприятность? Конечно, чистят партийцев, главным образом, с правой стороны, за связи с нэпманами и с оппозицией, за притупление бдительности и засорение аппарата «бывшими», за аморальные поступки, а за то, что бывший чекист ударил по мозгам некоторым «бывшим», какой суд? Какая чистка? Однако сделали же Прохину серьезное замечание в высших краевых партийных инстанциях, признали же там его ошибку ошибкой политической!

Сделали! Признали!

Так рассуждал Корнилов и в конце концов к неожиданному для самого себя пришел умозаключению: будет хорошо, если Прохина окончательно утвердят в должности председателя Крайплана! Он ведь до сих пор был и. о. Хорошо, потому что Прохин так или иначе, а усвоил уроки Лазарева. Он часто на Лазарева ссылался: «Наш Константин Евгеньевич сделал бы нынче вот так!» Казалось, что Константин Евгеньевич теперь Прохину ближе, чем при жизни. Казалось, Прохин достаточно усвоил лазаревское отношение к «бывшим».

И подтвердилось: приказом по Крайисполкому Прохин был утвержден в должности председателя краевой Плановой комиссии. Фактически он был им уже давно, но теперь поступило еще и официальное утверждение.

Да-да, утверждение Прохина было событием особого рода, и, если уж на то пошло, оно имело символический смысл, может быть, и смысл философский – не верилось, не сразу верилось, но факт оставался фактом: Крайплан не только продолжал существовать без Лазарева, но и решил те самые проблемы, которые Лазарев в свое время выдвигал, которые при нем, а иногда еще и теперь так и назывались «лазаревская проблема»... Интересно бы узнать, как теперь они решались-то – по-лазаревски или как-то иначе? По-прохински? Узнать этого нельзя, сравнить нельзя, исчезла точка отсчета, Лазарев исчез...

Исчез и лазаревский энергетический потенциал, прямо-таки невероятный, а в то же время такой природный и естественный...

А ведь человек с такой самообразующейся и в то же время природной энергией имел особое значение для Корнилова как собеседник по проблемам уже не крайплановским: «Есть ли бог?», «Может ли природа быть богом?», «Скоро ли будет конец света?» и «Действительно ли Корнилов Петр Николаевич-Васильевич нынешним своим существованием как бы воплощает конец света?»