После бури. Книга вторая

Ну какое же может быть сравнение с Бондариным? Ну ладно, привез генерал Нокс Колчака в Омск. Для чего? Корнилов объяснил это так: для престижа армии, для представительства. Для того чтобы после окончания гражданской войны в России, после победы Антанты над «германо-большевизмом» Колчак представлял бы в мирных переговорах Россию. Он поглупее Бондарина, он будет уступчивее при дележке всех плодов победы над центральными державами, и, значит, Антанта получит побольше, а Россия поменьше. Они ведь дальновидные, союзнички-то, они уже сейчас формируют состав участников будущей мирной конференции!

К тому же, и тут ничего не попишешь, если Россия вышла из войны, если большевики заключили сепаратный мир с Германией в Брест-Литовске, если союзники пришли к победе без России и даже вопреки ее действиям, надо расплачиваться, нести убытки. Надо соглашаться с тем, что Россию на мирной конференции будет представлять не такой человек, как Бондарин, а такой, как Колчак.

Все до тонкостей продумал Корнилов, когда отправился к главковерху и, в этом был он совершенно уверен, завтрашнему верховному правителю.

Городские власти все еще не сподобились назначить Бондарину квартиру, и он жил в салон-вагоне на вокзале. Как и все вокзалы Сибирской магистрали, это было приземистое здание, покрашенное в зеленую краску, с подобием башенки посередине, над входом.

Омский вокзал отличался своим расположением — не в городе находился, а верстах в четырех, в поселке Атаманский хутор. От вокзала до города ходил пассажирский состав, назывался «Ветка», минуя полпути, состав останавливался на пустыре, который почему-то именовался «Станция Карлушка».

Таким путем на вокзал прибыл и Корнилов.

Двое часовых в добротных шинелях (опять английское сукно!) потребовали пропуск и оружие, оружия у Корнилова не было. Проверять по карманам часовые не стали, но дважды повернуться, приподняв руки, заставили, и вот он ступил на подножку вагона.

В коридоре его встретил с породистой физиономией офицер в новенькой форме, но без знаков различия, наверное, адъютант.

— Придется обождать! — сказал он с той официальностью, которая свойственна всем на свете адъютантам. Потом добавил как бы уже доверительно: — Пять минут!

А хотя бы и десять...

Не так уж часто Корнилову приходилось беседовать с людьми, столь крупно участвующими в событиях мира, не так часто — в первый раз в жизни, вот он и думал: «Ну, а что от Бондарина-то нынче зависит? Что нынче он может?» И, конечно, еще не нашел ответа на свой вопрос, когда был приглашен.

Бондарин подписал одну за другой две бумаги, положил их в папку, папку сдвинул в правый угол просторного стола. Стол был теперь свободен.

На лицах крупных военных, которых Корнилову приходилось видеть, он всегда замечал озабоченность тоже военную, то есть сосредоточенную на одной-единственной задаче и на одном-единственном состоянии духа.

Бондарин был много лет воевавшим генералом, но ведь он же был и профессором, и эти два начала все еще жили в нем, два, а не одно. И, значит, так: достаточно умное, достаточно уверенное в себе, достаточно холеное лицо... С прямым лбом, с бородкой клинышком, но императорского, того, что было заметно издали, на параде, нет и нет. «Это, наверное, конь создал тогда впечатление,— решил Корнилов.— Верхом-то на красивом коне да при умелой посадке каждый человек немножко император! Недаром же столько конных памятников поставлено на земле императорам и полководцам!» Главковерх поднял на Корнилова глаза.

— Капитан Корнилов по поручению командования Иржинской группировки войск прибыл!

Командир? Командующий группировкой?— спросил Бондарин, и Корнилов почувствовал, что вопросов будет много.

— Капитан Юрьев.

— Более старших по званию в вашей армии нет?

— Полковник Власов. Командует ротой.

— Чем объясняется такое положение? Полковника роте, капитан — на армии?

— К восставшим постоянно прибывают офицеры-добровольцы. Менять командование с каждым прибытием невозможно,

— Юрьев — местный?

— Так точно, местный. На позициях его прекрасно знают. Население знает.

— Численность группировки?

— Двадцать или двадцать пять тысяч. Назвать цифру точно не могу. Это местное население, люди вступают в строй и уходят.

— Сколько дней, как вы отбыли с места службы в Омск?

— Ровно десять.

— 3а десять дней, как вы думаете, капитан, армия Юрьева пополнилась? Или убыла?

— Думаю, что убыла.

— По причинам?

— Оставляем территорию, а вместе с этим и людей. Бои становятся тяжелее, больше потери, меньше приток рядового состава.

— На какую площадь распространяется восстание? Сколько на этой площади населения?

— Двенадцать-тринадцать тысяч квадратных верст. Семьсот — восемьсот тысяч населения.

— Положение с боеприпасами?

— Необычайно тяжелое.

— Иржинские оружейные заводы могут наладить производство боевых припасов?

— Винтовок — да. Но не патронов — нет пороха, нет капсулей. Пули делаем из красной проволочной меди.

— Помощь извне?