Читаем После бури. Книга вторая полностью

— Мы вкладываем в каменноугольную промышленность восемьдесят два миллиона рублей и повышаем добычу угля с трех до шести миллионов тонн в год, производство же кокса увеличиваем на пятьсот девяносто семь процентов.

Аплодисменты.

Представитель секции научных работников:

— Брошен лозунг культурной революции! Социальная революция невозможна без революции культурной, и нам нужна химизация и электрификация мозгов, нам нужно создать армию мыслителей!

Аплодисменты.

Представитель Аульского окрплана:

— Кулак проникает в коллективные хозяйства. Он даже создает «дикие», самостийные колхозы из зажиточных, в которые только для вида и отчета вовлекаются бедняки. От таких колхозов за версту разит кулацким духом, одни названия чего стоят: «Любовь и правда», «Всем надо», «Вспых вулкана»! Товарищи! О чем это говорит? О том, что нам нужна бдительность, бдительность и еще раз бдительность.

Смех, аплодисменты.

Представитель еще одного округа, Корнилов не расслышал какого:

— По кормовому балансу наш пятилетний план является философией нищеты! Надо исправлять положение!

Аплодисменты.

— Благодаря Крайплану мы стали работать беспланово! Это вас в первую очередь касается, товарищ Г1рохин!

Аплодисменты.

— Здравоохранение идет не вверх, а вниз. Мы не знаем структуры населения, а планируем здравоохранение! В Красносибирске двести пятьдесят три человека на одну больничную койку, а к концу пятилетки будем иметь двести девяносто!

Аплодисменты.

— Закрепляется такое баловство словами, как «развертывание животноводства», а чтобы мы выполнили план, нужно, чтобы все до единой коровы при каждом отеле приносили по два теленка? Перевоспитаем коров!

Аплодисменты.

— Многие цифры созданы одним волевым напряжением, а больше ничем!

Аплодисменты.

— 3арплата учителя — это проблема, возникшая вместе с первым учителем на земле!

Апло...

«И что это такое? — спрашивал себя Корнилов.— Почему всем без исключения аплодисменты?»

«А потому,— отвечал он сам себе,— потому что здесь все единомышленники и самые разные слова — серьезные, тревожные, шутливые — ничуть этому единомыслию не мешали! Ничуть! Наоборот — не одинаковые, а разные слова людей сближают!»

Работая в Крайплане, он, конечно, успел побывать на разных собраниях-заседаниях, даже на трибуну не раз успел взобраться, но нынешнее краевое совещание плановиков недаром было названо съездом, оно было многочисленным, а многочисленность — это не только количество, это качество и стремление, которое призвано определить будущее. Хотело его определить... Оно хотело своротить горы, рвалось к этому, жаждало этого и было бы оскорблено и унижено, если бы кто-то один отверг это желание. Тут одно из другого следовало неукоснительно: чтобы своротить горы, нужно было единодушие, а чтобы было единодушие, нужны были горы... Люди здесь, хотя среди них были и совсем еще молодые, все равно уже многое-многое успели совершить, обладая силой единодушия, без него они в себя-то не представляли, без него они никого не представляли — ни Вегменского, ни Бондарина, ни Корнилова, ни Сеню Сурикова, без него здесь и человек-то переставал быть человеком...

«Еще бы,— подумал Корнилов,— единодушием эти люди утвердились как люди — выиграли войну! Гражданскую!»

Тут же кто-то из выступающих это подтвердил:

— Товарищи! Мы для чего гражданскую войну воевали? Может, для того, чтобы сегодня сдать буржуазии наши завоевания?!

«Заговор в Донбассе? — подумал Корнилов.— Что ему можно противопоставить, если не единодушие?»

И опять подтверждение:

— Ответим контрреволюционерам - заговорщикам удвоенными, утроенными темпами! И сплочением своих рядов!

И дальше, и дальше, и все под аплодисменты продолжалось совещание.


Коммунальное хозяйство неизменно рассматривается нами с точки зрения «пропадай моя телега, все четыре колеса!».

— Темпы стремительные: нынче в крае восемьсот четырнадцать колхозов, а в конце пятилетки их должно быть четыре тысячи семьсот тридцать девять! Но крестьянское хозяйство в коллективное по разверстке перевести нельзя. При военном коммунизме уже была «коммуния» и мы Советскую власть чуть не потеряли! А нынешняя обстановка? Это же пища для кулака. Куда мы его денем, кулака-то? Ему на роток не набросишь платок!

— В нашем пятилетнем плане нет качества.

— Когда я в перерыве пил чай...

— А чай при чем?

— Чай успокаивает!

— Чай возбуждает!

— Одним словом, я не против развития социалистического сектора, раз Россия — Советская Социалистическая Республика. Но вот вопрос: как?

— А нас трясет как в лихорадке, то уголь, то кокс.

— Вопросы пущены по воле волн.

— В крае есть Сахара и есть Норвегия, а мы всех причесываем под одну гребенку.

— Товарищи! Мы что строим, социализм или бодягу какую-нибудь? Если социализм, тогда вперед и вперед! Со светлым умом, с чистой совестью.

С громом-звоном на сцену выкатился на своей тележке секретарь Ременных и громким голосом объявил:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза