После бури. Книга вторая

Он был человеком, для всех и в любое время доступным и внимательным, гораздо доступнее и внимательнее, чем в свое время Лазарев. У Лазарева голова вечно была занята мировыми идеями, всесоюзными проблемами, всесибирскими задачами, а дела и задачи помельче он не мог, да и не хотел замечать, у Прохина же к каждому поступку, к каждому слову сотрудника Крайплана было свое отношение и даже интерес, может быть, это привычка следственной работы в ЧК сохранилась, а может, было от природы. И вот еще что, Прохин не любил делать секретов, он так и говорил: «Излишняя секретность — это вредительство!» Ну, конечно, как бывший чекист, как нынешний член бюро Крайкома ВКП(б) товарищ Прохин знал много такого, о чем и не заикался никогда, но в то же время не было заседания бюро, о котором он между делом и в общих чертах не информировал бы президиум Крайплана, да и других работников: о чем шла там речь, какие на том или ином ответственном заседании были приняты установки, какие были отмечены провалы и какие достижения, обо всем этом Прохин рассказывал, не откладывая в долгий ящик.

Часов в восемь вечера приезжает на дачи его автомобиль, а часов в десять к его крылечку, к дачной секции номер 2 (номер 1 оставался за вдовой Лазаревой Ниной Всеволодовной) уже тянутся мужчины, рассаживаются на ступеньках и на скамейках тут же, рядышком, и Прохин рассказывает о том, какое было заседание Крайисполкома, с какими вопросами и решениями и что вообще ему на сегодня известно о положении в СССР и в мировом революционном движении. И вопросы ему можно задавать любые, он отвечает и только иногда скажет «Этого не знаю» или «Этот вопрос, должен вам сказать, еще не ясен».

Так иной раз часов до двенадцати, до часу ночи идут вопросы-ответы, обмен мнениями, непринужденное обсуждение завтрашней повестки дня в заседании президиума Крайплана, а уже в семь часов утра перед секцией номер 2 урчит автомобиль «АМО»— товарищ Прохин уезжает на работу, ему и вот еще Ременных надо быть там раньше всех, как следует подготовиться к президиуму.

И никогда никакой бестактности, никогда никаких намеков на то, что вот я, мол, бывший чекист, а вы, мол, собрались тут «бывшие», вас 71,8 процента от всего состава служащих Крайплана, скоро ли я от вас отделаюсь !

Только один раз Прохин оговорился, причем крупно...

— Поехал я нынче в Госбанк,— рассказывал он, постукивая по коробке папирос «Казбек», чтобы вытряхнуть из нее папироску.— Поехал я нынче в Госбанк, захожу в кабинет директора, требую деньги на госпроекты — на цинковый завод, на оловянный завод, на схему организации «Сахаротреста»,— а мне отказывают. Я говорю: «Нэпманам-то вы не отказываете Сознайтесь прямо, не отказываете ведь?» Директор и заместители его оказались в кабинете, и бухгалтера все в один голос: «Нет, не отказываем!»— «Как же,— говорю,— это происходит: нэпману — средства, а государственной организации — шиш на постном масле?» — «А очень просто,— отвечают они мне чуть ли не хором,— нэпман берет у нас деньги под процент, а вы задаром!» Слово за слово, и я сначала раскипятился, а потом подумал про себя: «Чего это я раскипятился-то? Почему этакий сделался злой!» А потом гляжу вокруг, гляжу, а в кабинете-то знакомые все морды, человек пять, и все белогвардейская сволочь, один другого краше, четверым я даже, помню, выписывал ордера на арест, двух лично допрашивал, одного приговаривал к высшей мере, он только через апелляцию и живым-то остался! Вот это обстоятельство, эту до сих пор продолжающуюся засоренность советского аппарата нам, товарищи, тоже нельзя не учитывать!

Тут наступила долгая, долгая пауза, в темноте только искорки нескольких папиросок были видны, ни звука, ни шороха.

Первым встал и, ни слова не говоря, ушел четким военным шагом Бондарин. Корнилов, уходя, сказал «спокойной ночи». После того случая мужских этих полуночных посиделок не было долго, недели две или три, до тех пор, пока на очередном собрании профсоюза Прохин, выступая по вопросу о распределении социально-бытового денежного фонда Крайплана, не сказал в конце своего выступления: «Товарищи! Вы все знаете, что мною в недавнее время была допущена политическая ошибка. Я не буду ее повторять, это ни к чему полезному не приведет, вы и так знаете, что это было мое вредное заявление, сделанное на даче во время разговора с некоторыми, здесь в настоящее время присутствующими людьми.

Я со всей откровенностью доложил об этом случае вышестоящим партийным руководителям, и мне сделано ими строгое замечание и поручено обратиться ко всем вам, членам профсоюза, с просьбой ни в коем случае не принимать моих ошибочных слов на свой счет. В свою очередь, даю вам честное партийное слово, что я в тот раз не имел в виду кого-либо конкретно из присутствующих при нашей общей беседе, а во-вторых, что я никогда ничего подобного не повторю и не допущу хотя бы потому, что после второго подобного случая я и сам, без чьего-то вме