После бури. Книга вторая

— Вот так раз! — воскликнул посетитель.— Какая же это афера? Совершенно никакой! Наоборот, была афера по внешнеторговой линии, а чтобы она не повторилась, нужно наладить производство карнаубского воска у себя дома, в Союзе Советских Социалистических Республик, вот и все. Если бы я хотел аферу повторить, разве стал бы я показывать вам газетный этот материал?

— Но для чего-то вы его показываете?

— Для честности! Честное слово, для честности! Чтобы в своей записке — я все-таки надеюсь, вы эту записку напишете! — вы так и написали бы: вот материал «Известий», вот такие возможны аферы с карнаубским воском, а чтобы их не было, этих афер, надо в области ваксы избавиться от иностранной зависимости, то есть самим наладить производство карнаубского воска. Ясно и понятно! Вот если бы вы на этот материал не сослались, обошли его, вот тогда действительно вас можно было бы заподозрить в чем-то неблаговидном. Не только вас, но даже и меня!

— Но ведь «Хим-унион» ликвидирован? Как же вы его до сих пор представляете и от его лица обращаетесь в государственные организации?

— Кто сказал, что «Хим-униона» больше нет? Он как был, так и остался. Только в нем другие лица, другой устав и другой, очень строгий над ним контроль со стороны органов Советской власти. А «Хим-унион» а нынешнем году намечает перешагнуть два миллиона рублей а оборотных средствах! «Хим-унион» существует, и потребность в карнаубском воске существует, только не надо окольными путями его доставать и даже воровать, а лучше наладить его производство самим. Воруют, сбывают из-под полы то, чего не хватает. Не будет недостатка в карнаубском воске, и никто не будет его сбывать на сторону, устраивать аферы. Так что мы с вами, вы и я — борцы за честность, а больше ничего. И все правильно, дорогой Петр Васильевич, все совершенно правильно!

— Петр Николаевич,— поправил Корнилов.— Николаевич!

— Разве? Не может этого быть! Не может быть, чтобы память мне изменила.

— Изменила,— подтвердил Корнилов,

— Никогда! Не может быть!

Ну вот... Ну вот и наступила та секунда, приближение которой Корнилов уловил обонянием, когда толстяк этот переступил порог его кабинетика. Уловил, но потом за разговором забыл о ней, о той секунде, теперь же почувствовал ее на вкус.

А посетитель объяснил Корнилову ощущение этого вкуса.

— Мы, нэпманы,— объяснил он,— всегда имеем преимущество перед госаппаратом, всегда. Его, аппа

рата, много, а нас мало, а ведь известно: один ум хорошо, два лучше, а три — совсем никуда не годно! А еще потому, что у вас, у совслужащих, разделение: одни, хотя бы вот и вы, думают, что нужно сделать, а другие, где-то на местах, как сделать. А это нехорошо, такое разделение. Тем более нехорошо, что что действительно у всех может быть одинаковым, но как никогда, оно у каждого свое. А у нэпмана, у него в одной голове и то и другое всегда вместе.— И посетитель постучал себя по круглой лысоватой головке.— И то, и другое здесь,— подтвердил он.— Не верите?

Потом надолго и, как показалось Корнилову, с глубоким, чуть ли не с искренним сожалением замолчал. Потом вздохнул и тихо сказал: — А мы знакомы, Петр Васильевич.

— Сидели за одним обеденным столом,— подтвердил Корнилов.

— Мы знакомы с вами давным-давно! Но вы меня забыли, а я вас нет. Я вас помню, Петр Васильевич!

— С кем-то спутали, с каким-то однофамильцем. Со мной уже случалось, что меня путали, хотя и не сказал бы, что это очень распространенная фамилия — Корнилов.

— В германскую войну служили в Сарапулском полку, это точно, это вы отрицать не будете? И я там служил. Полковым писарем. Теперь подумайте, кому, как не писарю, знать по имени-отчеству офицеров полка? Тем более батальонных командиров. Более того, я с батюшкой вашим состоял, можно сказать, в переписке. Когда вы отбыли со своими однополчанами в город Сарапул, батюшка ваш запрашивал полк, где вы и что вы. А так как я все еще стоял при полковых бумагах и документах, я и отвечал ему, как умел и что знал: Корнилов Петр Васильевич, штабс-капитан, выбыл из полка в направлении города Сарапула. Батюшку вашего звали, мне и тут память не изменяет нисколько, Василий Константинович. Был он присяжным поверенным в Самаре. Еще что-нибудь интересует вас из собственной вашей биографии? Я могу! Может быть, своих однополчан-офицеров хотите вспомнить! По фамилиям, по именам? По чинам? Я могу!

— Сарапулский полк и карнаубский воск — объясните, пожалуйста, что общего? Между ними?

— Да вот хочу все-таки обратиться к вам с убедительнейшей просьбой: напишите бумагу! Ведь это же так для вас просто и даже, можно сказать, естественно — написать. Сделайте!

— После того, как вы хотите вынудить меня это сделать? Не сделаю!

— Мало придаете значения прошлому? Тогда как оно все сегодняшнее определяет?

— Мало.

— Почему же?

— Потому что уж очень его много. Так много, что ни понять, ни усвоить его нельзя — к чему оно было, зачем было?