После чумы

Этот же вопрос они задали ему — Эдисону Бэнксу, пробиравшемуся по песку, чтобы разложить полотенце в привычном месте между скалами, куда он ходил вот уже неделю, чтобы растянуться там и облегчить боль в колене. Недавно по причине артрита он перенес операцию на правом колене, оно еще плохо слушалось, а таблетки тайленола с кодеином, которые ему прописали, лишь слегка приглушали ноющее ощущение. Прогулки по песку — хорошее занятие, оно укрепляет мускулы, или что-то вроде этого, как сказал ему хирург.

— Эй, мужик, — крикнул самый уродливый из трех парней, — не хочешь купить собаку?

На Эдисоне были шорты такого большого размера, что они чудом держались на несуществующих бедрах, на затылке — бейсболка «Lakers», футболка на несколько размеров больше, чем требуется, и четки, — четки, которые он носил с тех пор, как их заново изобрели в 1969 году.

— Нет, спасибо, — ответил он, немного раздосадованно, немного пренебрежительно, адресуясь ко всему миру в целом и к этим трем парням в особенности, — я уже съел хот-дог за завтраком.

На этом диалог иссяк, и в лучший день на этом встреча и закончилась бы и следовало перевернуть страницу и покончить с этим. Эдисон хотел позагорать, зарыть ноги глубоко в песок, повыше зоны прилива-отлива, протянувшейся, возможно, на сотню ярдов в оба направления, немного побарахтаться в прибое и добиться того, чтобы кодеин оказал свое действие, пока не наступит час коктейля, и, собственно, все. Такой день представлялся в его воображении, с обедом где-нибудь в ресторане и, возможно, посещением кино после этого. Но парни не оставили все так как есть. Они не признали Эдисона себе подобным, не оценили его юмор, его седеющую черную бородку и серебряную серьгу в левом ухе. Они видели в нем прихрамывающего тощего представителя отжившей цивилизации, относящегося к тому же лагерю, что их молодившиеся матери, исчезнувшие отцы и самые разные учителя, директора, исполняющие обязанности шерифов, и вышибалы в танцевальных клубах, все те, которые повседневно мешали им жить так, как хочется. Они презрительно усмехнулись в его адрес и вернулись к собаке.

И так бы все и пошло, но как только Эдисон растянулся на своей подстилке, достал солнцезащитный крем и книгу, палка полетела в его сторону. А вслед за палкой, не прошло и нескольких секунд, явилась, глубоко дыша, повизгивая, разбрасывая тучи песка, собака, пахнущая мокрой псиной. Палка исчезла, но только чтобы с глухим стуком вернуться назад. На этот раз она приземлилась на расстоянии не более метра от него, так что песок брызнул прямо ему в лицо. Пытались ли они спровоцировать его? Или просто напились и не обращали ни на что внимание? Это не имело значение. Если палка еще раз окажется рядом с ним, он займется изучением траектории движущихся предметов.

Он попытался сосредоточиться на чтении, глаза щипало от пота, запах солнцезащитного крема влек воспоминания к берегам прошлого, солнце крепкой жаркой рукой давило на плечи и на тяжелые узлы на икрах. Книга ничего особенного собой не представляла — какой-то вздор об однорукой женщине-детективе, раскрывающей преступление в курортном городе, битком набитом богатыми людьми, очень напоминающем тот, в котором он жил, но книга эта — воспоминание о Ким — оказалась на столе в гостиной, когда он, хромая, шел по направлению к двери. Ким ушла от него три недели назад, исчезла вместе с грудой драгоценностей и изрядной охапкой шитых на нее платьев и открытых туфель. Теперь он со дня на день ожидал известий от ее юриста. А заодно от компании кредитных карточек. От нее-то уж точно.

Когда палка прилетела на этот, последний, раз, она оказалась так близко, что просвистела мимо ушей, как бумеранг, и прежде чем он смог отреагировать, или даже наклонить голову, она была уже здесь, справа от него, и черный пыхтящий силуэт собаки промчался над ним, поднимая песок и капая слюной. Он отбросил книгу и стал выбираться из песка, прилив накрыл берег долгим, протяжным вздохом, кричали чайки, в волнах пронзительно верещали дети. Все трое с ухмылкой стояли, смеясь над ним, хотя теперь он был на ногах, теперь у него преимущество перед ними, его губы сжались, вены на шее напряглись. Усмешки сошли с их лиц.

— Эй, Джек, — прорычал он противным голосом, с интонацией жителя Нью-Йорка, оказавшегося в Калифорнии, — бросал бы ты свою гребаную палку где-нибудь в другом месте, а? Или ты хочешь, чтобы я запихнул ее тебе в задницу?