После десятого класса

Убранство комнаты так сильно напоминало родной дом, что у Райчо заныло сердце» Настроение испортилось еще и, в чем Николов себе не признавался, после встречи со Скобелевым. Одногодки, в Варшаве были в одном чине... Правда, прошло четырнадцать лет. И Скобелев — генерал, а Николов — капитан. Конечно, Скобелев все время был в деле и в отставку не выходил... Но это не утешало. Недоброжелателей и врагов у Скобелева куда больше, чем у Райчо. Но что бы ни болтали злые языки, авторитет молодого генерала был велик. Даже рассказы о том, что в Бухаресте, встретив на улице хорошенькую женщину, Скобелев показывал ей язык, вызывали только добродушный смех.

Лет семь назад у штаб-ротмистра Скобелева была служебная неприятность, потом подряд две дуэли в Ташкенте. После чего Скобелев, по слухам, уехал в Испанию и там лихо воевал за мнимое наследие Дон-Карлоса, потом снова вернулся в Туркестан. Нервный, слабого телосложения, изнеженный, вечно благоухающий дорогими духами, он однажды удивил всех: четверо суток не покидал седла, когда валились от усталости здоровые казаки.

В Хивинском походе он один с двумя джигитами углубился в тыл неприятеля, провел глазомерную съемку местности и благополучно воротился. Вручая за это первого Георгия, генерал Кауфман сказал:

— Вы исправили в моих глазах ваши прежние ошибки, но уважения моего не заслужили.

Скобелев не ладил с Кауфманом, часто нарушая субординацию, указывал ему на ошибки. Но заслужил уважение генерала в Кок андском походе, командуя кавалерией. Он узнал, что многочисленная неприятельская конница готовится внезапно напасть на войска Кауфмана. Тогда Скобелев с сотней оренбургских казаков во главе с ротмистром Машиным подкрались к вражескому стану, напали с гиканьем и криком «ура!», рассекли лагерь надвое и умчались в степь, чем вызвали в стане переполох и взаимную рубку обеих половин лагеря. На рассвете на месте вражеского стана подобрали около двух тысяч потерянных в горячке чалм. А сам Скобелев пропал. Оказывается, в пылу он так далеко ускакал в степь, что потерял своих и заблудился. Вернулся к своим только днем.

Потом завистники обвинили Скобелева в трусости. А он, назначенный начальником конвоя русской миссии в Коканде во время вспыхнувшего там восстания, с небольшим отрядом так искусно маневрировал, охраняя русских чиновников и самого хана со свитой, что не потерял пи одного человека, сдерживая несколько тысяч повстанцев. И второго Георгия Кауфман вручил Скобелеву с полным удовлетворением. Но злоязычники сделали свое дело. Каково было Михаилу Дмитриевичу получить назначение сюда начальником штаба дивизии отца?!

Размышления Николова прервал генерал Драгоми-ров. Он вошел, добродушно улыбаясь, держа в руке письмо Столетова, поздоровался, торопливо проговорил:

— Рад с вами познакомиться, голубчик. Но ради бога, извините — занят. Часок-другой придется обождать. Сейчас вам принесут свежие газеты, там есть кое-что интересное... Да, вы, наверное, проголодались?

— Спасибо, ваше превосходительство, я закусил в здешнем трактире,

— A-а, ну тогда вы просто голодны. Виктор Петрович,— обратился он к адъютанту,— распорядитесь, чтоб капитан плотно поел, а потом нам самоварчик. За чайком и поговорим.

Адъютант принес газеты, а повар — яичницу с колбасой и кружку вина.

В одной газете сообщалось, что в Николаевском дворце великой княгини Александры Петровны открыта мастерская бинтов и больничного белья. Наплыв желающих работать огромный. Шьют княгини, графини, купчихи, чиновницы — до пятисот женщин в день. И даже два часа работала жена английского посла...

Райчо усмехнулся: «Тоже мне мастерская, работницы!» Вспомнил, как недавно прочитал о том, что интендантство заказало крестьянам Херсонской губернии 500 тысяч пар нательного белья по полтора рубля за пару. Крестьяне сшили 700 тысяч пар, а от платы вообще отказались. В другой местности было собрано теплых вещей столько, что у земской управы не хватило денег на отправку их в действующую армию. «А впрочем, и великокняжеская мастерская — помощь армии»,— решил Райчо, беря другую газету.

...Турция объявила священную войну. А те статьи корана, которые как-то мешали военным действиям, были объявлены временно недействительными. Правоверным предоставлялось на войне право присваивать себе всез деньги, имущество, поля, скот, женщин.

...В Загребе и Любляне бургомистры разрешили провести митинги во славу русского оружия.

...Папа Пий IX на приеме богомольцев заявил о божьей каре, которая должна обрушиться на Россию.

В ответ хорватская газета «Obzor» писала: «Мы думаем, что святой отец сделал бы гораздо лучше, если бы вовсе не упоминал о русско-турецкой войне... Мы, католики-хорваты, имеем общие интересы с нашими православными братьями. Нам дорога их свобода, и мы благословим русских, когда они завоюют ее для других православных и неправославных славян...»

— Ваш скородь, пожалте к столу в сад,—сказал денщик, держа в руках пышущий жаром ведерный самовар.