После десятого класса

— Тьфу ты, это же дело бабье — повивальное, а тут парень читает, да еще с картинками книжка-то.— Бросил, взял другую — толстую, на обложке по-французски было написано «Капитал». Пролистнул. Ничего, деловая, коммерческая книга. Но студент-то, наверно, того... тронулся. Зачем ему повивальное дело и коммерция? Открыл створки ящичка, внутри поблескивал похожий на крохотную пушку прибор. Иванов вспомнил, что сие зовется микроскопом. Снова походил по кабинету, вдруг распахнул дверь и крикнул в канцелярию: — Игнатюк, задержанного студента ко мне!

Надо ж было чем-то заняться, хоть все валится из рук и одолевает одна мысль — чем кормить добровольцев.

Ввели небритого худого парня в очках. Мельком взглянув на него, исправник начал задавать обычные вопросы. Студент отвечал устало, безразлично.

— Зачем в Кишинев?

— К дядьке приехал.

— Где родители?

— Отец, врач, на Волге от холеры помер. Помните, эпидемия была? Мать в Петербурге в прошлом году от чахотки скончалась.

— За что выгнали из академии?

— За    правду.

— О    чем?

— О    том, что    многое    неладно    в    отечестве    нашем.

— Ишь какой    грамотей —-    всех    умней.    И    латынь,    и

французский знаешь?

— Знаю.

—- И еще коммерцией интересуешься?

— Какой коммерцией?

•— Разве не твоя книга про капитал?

— А-а...— Студент издал горлом какой-то странный звук и чуть оживился: — А ежели я свою больницу собираюсь открыть, дело-то это не только медицинское, но и коммерческое. Разве плохо было бы устроить в Кишиневе, к примеру, повивальный дом? Меньше было бы мертворожденных и смерти рожениц.

Рассеянно слушая, исправник попробовал поднять ящичек студента и, прищурив глаз, спросил:

— Студент, сирота, а такую дорогую штуку имеешь, чай, не на этот капитал приобрел? — Исправник кивнул на книгу.

Студент спокойно ответил:

— Вы выньте и прочитайте, что на подставке выгравировано: «От профессоров, преподавателей и етуден-тов». Я микробиологией увлекаюсь, мне будущее сулили...— Студент вздохнул.

Исправник повернулся к окну, опять задумался о своем... И вдруг студент, словно прочитав мысли, сказал, как шилом в печень кольнул:

— Господин исправник, вы можете задерживать кого угодно, но морить голодом людей никто вам права не давал.

Иванов взревел так, что вздрогнули за стеной писари:

— Что?! Голодом! Я не Иисус Христос, чтоб пятью хлебами народ накормить, и, даже если лоб расшибу о церковную паперть, манна с небес не посыплется... Да какое тебе дело?

Заметив, что студент оторопело смотрит на пего, Иванов умолк, а студент спросил:

— О чем это вы? Я же о себе... Я со вчерашнего утра ничего не ел.

Исправник взорвался:

— Он со вчера не жрал, вот беда! А у меня четыре сотни болгарских добровольцев второй месяц впроголодь живут. Завтра их полтыщи будет, потом больше! Люди на войну собрались, жизни класть... и голодают! Ты вот ученый, латынь и французский знаешь, повивальное дело, хирургию... А вот придумай, как мне у наших толстосумов вытрясти пропитание добровольцам. У купцов амбары ломятся, сгноят, но не дадут, зная, что с началом войны цены во как подскочат. Даже мне, исправнику, уже не дают... А ну тебя, забирай свою хурду-мурду и проваливай на все четыре стороны! Кормить тут всяких за казенный счет...

Исправник снова отошел к окну, закурил, зло глядя па двор. Там за поленницей двое полицейских из дежурного взвода дулись в карты, и выигравший бил по носу проигравшего колодой карт. Иванов со свистом втянул в себя воздух. Надо ж до такого дойти: лоботрясничать перед окном начальника! Рванулся к двери и замер:

— Ты чего?

Студент стоял посредине кабинета, закусив указательный палец; и глаза за очками блестели, как у мальчишки, придумавшего каверзу.

«Кажись, и впрямь помешанный»,— невольно подумал исправник. А студент произнес:

— Значит, продукты гноят в амбарах... та-ак... Это для болгарского ополчения нужно?

— Мне, что ли? Да ты откуда знаешь?

— Это все знают.

Иванов возмущенно крякнул, а студент продолжил:

— Господин исправник, мне нужно побриться, принять солидный вид. Меня в городе никто не знает, форму медико-хирургической академии тоже. Я выдам себя за санитарного инспектора из Петербурга. Для важности дайте мне сопровождающего урядника и еще кого-нибудь. К вечеру продовольствия добуду.

— Ты что удумал?

— Точно еще сам не знаю, пока собираюсь, придумаю, честное слово. Распорядитесь!

Через полчаса к лавке хаджи Богомила на коляске подъехал чиновник в незнакомой форме с докторским саквояжем в руке в сопровождении урядника. Они прошли в лавку, за ними полицейский бережно нес небольшой ящичек.

Еще через полчаса к исправнику прибежал взволнованный полицейский и доложил, что инспектор требует две подводы для вывоза из лавки Богомила зараженных продуктов, подлежащих уничтожению. Сбивчиво солдат рассказал: