Заслуги исключаются другим путем. Я уже отмечал, как распределительные принципы Ролза исключают ссылку на прошлое и поэтому утверждают, что заслуги основываются на прошлых действиях и страданиях. Нозик также исключает заслуги из прошлого, делая законность прав на обладание единственным основанием для интереса в прошлом в связи с несправедливостью. Важным тут является то, что рассмотрение Нозика служит интересам конкретной мифологии относительно прошлого как раз тем, что именно исключается из взгляда. Так как центральным для рассмотрения Нозика является тезис о том, что все законные права на обладание могут быть прослежены к законным действиям исходного приобретения. Но если это так, то существует очень мало, а во многих больших областях мира вообще не
существует законных прав на обладание. Собственники в современном мире не являются законными наследниками локковских индивидов, которые осуществляют квазилокковский акт исходного приобретения («квази» — для того, чтобы позволить Нозику изменить Локка). Они являются наследниками тех, кто, например, воровал, использовал насилие для того, чтобы украсть общие земли, отобрать земли Северной Америки у индейцев, значительную часть земли — у ирландцев, Пруссию — у негерманских пруссов. Это историческая реальность, скрытая за локковским тезисом. Отсутствие некоторого принципа исправления ошибки, является, таким образом, не побочным делом для тезиса того типа, который высказан Нозиком; оно может сделать недействительной всю теорию, даже если бы мы справились со всеми возражениями против веры в неотчуждаемые права человека.Отличие А
и Б от Ролза и Нозика может быть доведено до противоречия. Каждый из них, присоединяясь либо к принципам Ролза, либо к принципам Нозика с апелляцией к заслугам, привержен более старой, более традиционной, более аристотелевской и христианской концепции справедливости. Это противоречие, таким образом, обязано остаточной силе и влиянию традиции, власти и влиянию двух различных источников. В концептуальной мешанине сегодняшней моральной мысли и практики фрагменты традиции — концепции добродетели по большей части из прошлого — все еще соседствуют с характерно современными и индивидуалистическими концепциями, такими, как права или полезность. Но традиция также выжила в гораздо менее фрагментированном виде, менее искаженной форме в жизни определенных коммун, чьи исторические связи с их прошлым остаются сильными. Поэтому более старая традиция различима в США и других странах среди, например, ирландских католиков, некоторых православных греков и некоторых ортодоксальных евреев; все эти коммуны унаследовали свою моральную традицию не только через религию, но также и через структуру сельских поселений и домоустройства, которые можно обнаружить в уголках современной Европы. Больше того, было бы неправильно из-за значительного моего внимания к средневековому фону заключить, что протестантизм также не стал носителем в некоторых областях той же самой моральной традиции. В Шотландии, например, аристотелевские Никомахова этика и Политика были секулярными моральными текстами в университетах, счастливо сосуществуя с кальвинистской теологией, которая была часто враждебна им, вплоть до 1690 года и после. И сегодня существуют черные и белые протестантские коммуны в США, особенно на Юге, которые осознают ключевую часть своего культурного наследия в русле традиции добродетелей. Однако даже в таких коммунах необходимость в публичных дебатах приводит к культурной мешанине в поисках общего источника концепций и норм, которые могут использоваться всеми и к которым могут апеллировать все. Следовательно, приверженность таких маргинальных коммун некоторой традиции находится в постоянной опасности эрозии, и все из-за поисков того, что, с моей точки зрения, является химерой. Ибо анализ позиций А и Б еще раз показывает, что все мы имеем слишком много несопоставимых и конкурирующих моральных концепций, в данном случае — конкурирующих и несопоставимых концепций справедливости, и что моральные ресурсы культуры не позволяют разрешить споры между ними рациональным путем. Моральная философия, как она повсеместно понимается, отражает дебаты и разногласия культуры столь верно, что ее противоречия оказываются неразрешимыми точно так же, как неразрешимы сами политические и моральные дебаты.