После долго и счастливо (ЛП)

— Ты была такой храброй и сильной, хотя ты не должна была выносить такое. Ты мой герой. Ты знаешь это, верно?

Она улыбается мне.

— Знаю, да. Мне хотелось бы, чтобы всё было лучше, но у меня в душе покой. Я сделала всё, что могла.

— И после всей той боли, что он причинил, ты приняла его обратно?

Она напряжённо смотрит на меня.

— Приняла его обратно? Не в романтическом плане, нет. Он причинил боль моему ребёнку. Он бросил своего сына. Я не знаю… не знаю, смогу ли когда-нибудь простить его за это. Может, однажды.

— Тогда что… почему он сказал, что ты приглашала его в гости, что вы поговорили?

— Тому пришлось действовать через меня, чтобы найти тебя, — мама сжимает мою руку. — Конечно, он мне небезразличен. Я хотела увидеться с ним, узнать, как он вырос, придя к трезвости. Но главным образом я дала ему шанс со мной, чтобы знать, достоин ли он шанса с тобой.

Я утыкаюсь лицом в подушки.

— Боже, это так… так больно, бл*дь. Я сказал ему, что хочу суметь простить его. Что может, однажды смогу. Но… не сейчас. Прямо сейчас это причиняет боль. Исключительно боль.

— Потому что всё сложно. Потому что любовь не прекращается и не начинается по нашему велению. Он причинил нам боль в такой манере, которая должна быть непростительной, но любовь делает всё беспорядочным. Со временем ты разберёшься. И если ты не захочешь видеть его, если не сможешь простить, ничего страшного. Значит, так правильно для тебя.

— А для тебя? Как правильно для тебя?

Мама встречается со мной взглядом.

— Я не уверена, Эйден. Всё, что он сделал, устроившись к тебе на работу — это разрушило наше доверие. Снова.

Я вздыхаю, переплетая наши пальцы.

— Мне больно, что ты скрыла это от меня, что виделась с ним без моего ведома. Почему ты мне не сказала?

— Потому что мне нужно было защитить тебя, — резко говорит она. — Потому что я ещё не была уверена, что он безопасен, что его трезвость продержится долго. Я не могла вынести мысли о том, что я верну твоего отца в твою жизнь, а потом он опять запьёт и подведёт тебя. Когда я начала подумывать о том, чтобы поговорить с тобой, убедилась, что он останется трезвым, момент был неудачным. Я меньше всего хотела швырять в тебя твоего отсутствующего отца-алкоголика в завязке, когда ты утопал в работе, и твой брак проходил непростой этап.

Моя рука выпускает её ладонь.

— Ты знала?

— Естественно, я знала, Эйден. Я понимаю, моя память уже не та, что прежде, но глаза-то у меня на месте. Фрейя была грустной. Ты был отрешённым и напряжённым. Перед отъездом на Гавайи напряжение между вами можно было ножом резать. И даже несколько месяцев назад, когда вы приезжали похлопотать вокруг меня, было очевидно, что всё не в порядке.

Мама хмуро смотрит на меня.

— Так что да. Я не сказала тебе, что общаюсь с твоим отцом. Пока я не была уверена, что ты сумеешь справиться, и что самое важное, пока я не убедилась, что он заслуживает, чтобы ты знал. И что он сделал? Сказал, что нарушил своё обещание оставить тебя в покое и устроился на чёртову работу в колледже.

— Это было неделю назад. Я сказала ему, что он смыл в унитаз всё то доверие, что мы выстроили. Игнорировала его звонки, пытаясь придумать, как сказать тебе, и что сказать, не разрушив всё и не расстроив тебя, особенно учитывая всё, что ты переживал. Я определённо не собиралась беспокоить тебя на Гавайях… — она прерывисто выдыхает. — Я сказала ему, что он немедленно должен найти новую работу. Я не могла допустить, чтобы он и дальше делал это с тобой. Я решительно настроилась сказать тебе, как только у вас с Фрейей всё станет получше. Я рассчитывала, что он скроет это от тебя. Но похоже, я его недооценила.

— Недооценила?

— А что? Ты думаешь, он хотел тебе сказать? Думаешь, ему это далось легко? Сокрушить все те крохотные шансы на твое доверие, признавшись, что он сделал?

— Я не знаю, мам, — я тяжело вздыхаю. — Я так запутался.

Она аккуратно кладёт ладонь на мою спину и начинает гладить успокаивающими кругами.

— Тебе необязательно находить все ответы прямо сейчас — как для себя, так и для Тома. Не спеши и позаботься о себе, — она опускает ладонь и нежно улыбается. — Хотя бы у тебя есть Фрейя.

Я глухо смеюсь.

— Ну да.

Мама пристально смотрит на меня.

— Почему ты так говоришь?

Я рассказываю маме про свой эпичный срыв дома, уткнувшись лицом в ладони и ненавидя себя.

— Тебе не нужно говорить мне, что я среагировал излишне резко. Я уже знаю.

— Хорошо, — говорит она отрывисто. — Потому что это была первоклассная катастрофизация. Она два дня принимает таблетки, и внезапно это означает, будто она решила, что ты безнадёжная тряпка, и всё ваше выстроенное доверие рухнуло?

Я стону и стукаюсь головой о подлокотник дивана.

— Это ранило, мам. Я хотел, чтобы она доверяла мне непростые вещи, верила, что она может мне рассказать, и я не слечу с катушек нахер.

Мама наклоняется и произносит уголком рта:

— А потом ты всё равно слетел с катушек нахер, да?

Я снова стону.

— Да.

— Вместо того чтобы посочувствовать тому, как чувствовала себя Фрейя, все эти месяцы надеявшаяся, что ты доверишь ей свои тревоги?

Моё нутро сжимается.

— Да.