После долго и счастливо (ЛП)

Составление списка, упорядоченного перечня обид, признаний и слов о чувствах должно было дать мне передышку, почувствовать себя очищенной и готовой, когда настанет время, поговорить, а потом примириться с любимым мужчиной. Но написание списка лишь сильнее и сильнее сердило меня, заставляло обиды нагноиться. Тот факт, что мне пришлось составить чёртов список, взбесил меня. Где его список? Где его претензии? Где Эйден?

Здесь, но не здесь. И я пи**ец как устала от этого.

Я смотрю на него, сидящего на краю нашей кровати и смотрящего на свои ноги — тёмно-синий галстук ослаблен, на белоснежной рубашке расстёгнуто две пуговицы. Эйден проводит руками по волосам, ероша их, затем бросает очки на постель и трёт мешки под глазами с густыми ресницами.

Опустив руки, он поднимает взгляд на меня.

— Я хочу записать нас к семейному психологу.

Мой желудок совершает кульбит.

— Что?

— Я сказал, я хочу записать нас к семейному психологу.

— Мы даже не говорили о том, по какому вопросу нам нужна помочь психолога.

— Вот для этого и нужна помощь, Фрейя, — говорит он хриплым и низким голосом. — Я хочу, чтобы мы обсудили… случившееся, с чьей-то помощью. Потому что я даже не знаю, с чего начать.

— Начать с правды будет хорошим вариантом. Например, чем ты на самом деле занимался сегодня.

Огурчик запрыгивает на кровать и трётся об Эйдена, мяукая. Тот отрешённо почёсывает кота и вздыхает.

— На работе у меня случилась неприятность. Запачкал одежду.

Я хмурюсь.

— Что?

— Затем наткнулся на… друзей, которые меня отвлекли. Теперь я дома.

— Да уж, ненамного лучше.

Эйден напряжённо удерживает мой взгляд.

— Я знаю, — тихо говорит он. — Я знаю, что не лучшим образом справляюсь… да со всем. И поэтом я спрашиваю: ты пойдёшь со мной к семейному психологу? Я пытаюсь сказать тебе, что мне нужно, чтобы выполнить свою часть работы в отношениях, Фрейя. Я хочу всё исправить.

Когда я не отвечаю сразу же, он смотрит в пол и снова проводит дрожащими руками по волосам, тяжело вздыхая. Я буквально чувствую вкус его тревоги в воздухе — острый и болезненный, давящий на него.

Не то чтобы он мне говорил. Не то чтобы я знала, на каком уровне его тревожность в последнее время, и что его беспокоит. Когда я в последние месяцы подозревала, что ему тяжело, он притворно ослепительно улыбался, затем ссылался на работу и скрывался в нашем маленьком домашнем кабинете. В комнате, которая должна была превратиться в детскую.

Я гадаю… гадаю, вдруг всё было тяжело, тяжелее обычного, а он мне не сказал. Если так, то почему? Если его отстранённость вызвана бременем, которым он не хочет делиться, то как я честно могу сказать, что люблю его, но при этом отказать ему в шансе обсудить всё это на приёме у психолога? Волна сочувствия нарастает во мне и унимает испепеляющую боль в сердце.

Я откашливаюсь, затем говорю ему:

— Я пойду с тобой к психологу, Мишка.

Чёрт. Это слово слетает с языка прежде, чем я успеваю осознать.

Эйден резко вскидывает голову и наши взгляды встречаются.

Печаль сплетается с ностальгией, образуя тугой, ноющий узел под моими рёбрами. Я так долго не называла его Мишкой, не ощущала это лёгкое и тёплое прозвище на кончике своего языка. Его прозвище зародилось, когда мы только начинали встречаться, когда его черные медвежьи волосы щекотали меня по утрам, когда он прижимался, обнимая меня обеими руками. Когда он рычал мне в шею, вжимая в матрас и будя медленным, чувственным сексом. Это прозвище — пережиток той глупой романтической ерунды, которую мы делали поначалу, как те недавно влюбившиеся пары, столь уверенные, что не разобьют друг другу сердце, не подведут и не развалятся как другие пары.

Хреново высокомерие.

Сдерживая слёзы, я отворачиваюсь и копошусь в ящиках своего комода, заново складывая одежду. Это явно уход от темы, потому что я никогда так не делаю. Я неряха, и мы оба это знаем.

Эйден встаёт, и корпус кровати поскрипывает от этого движения. Я слышу, как мягко сминается ковёр под его ногами, когда он встаёт позади меня — мы месяцами не находились так близко друг к другу.

— Почему ты назвала меня так? — мягко спрашивает он.

По моей щеке скатывается слеза. Я сердито стираю её ладонью.

— Не знаю. Нечаянно вырвалось.

Его ладонь скользит по моей талии, привлекая меня к нему. Смелое движение. Чертовски наглое. И эти две фразы лучшим образом описывают Эйдена Маккормака.

«Мужчина похуже никогда бы не сумел завоевать твоё сердце, Фрейя Линн».

Я слышу в голове голос папы, его тост на нашей свадьбы, когда он поднимал за нас бокал. Я плакала, когда он сказал это. Потому что я верила, что это правда.

Эйден зарывается носом в мои волосы, другой рукой обвив меня и прижав к своему тёплому и твёрдому телу позади меня. Моя голова предательски опускается на его плечо.

— Поговори со мной, Фрейя, — шепчет он. Один горячий поцелуй в местечко прямо за моим ухом — местечко, которое я люблю, и он это знает. — Скажи мне, что причиняет тебе боль. Пожалуйста.

Я втягиваю прерывистый вдох и зажмуриваюсь.