После дождика в четверг

И дальше они говорили вокруг да около, то есть так могло показаться человеку, не знающему их, а на самом деле их слова касались сути, и тем не менее Терехов понимал, что рассеивается иллюзия, которая жила в нем последние дни. Иллюзия эта была порождена ожиданием его с Севкой разговора, и разговор их, считал Терехов, должен был укрепить его в чем-то, помочь по крайней мере обрести ему душевное равновесие. Но так бывает часто, в сегодняшней нашей сумасшедшей жизни неким успокоительным средством представляется радужное событие в будущем, не очень реальное, но обнадеживающее, мысль о нем и на самом деле успокаивает, а когда все же оно происходит, то оказывается, что оно ничего не меняет, да и не могло ничего изменить.

– Слушай, Сев, – начал Терехов, – тут я хотел с тобой поговорить. Только ты пойми меня правильно… Что-то мне не нравится сейчас в Олеге, а что, не уловлю… Будто бы что-то в Олеге происходит, он какой-то напряженный и нервный и чего-то боится и что-то прячет…

Севка встал и принялся ходить по комнате, очки покачивал рукой и был похож на учителя, прогуливающегося между рядов парт, пока его ученики корпят над контрольной по алгебре.

– Он как все, – сказал Севка, – и хорошее и плохое в нем намешано. Судят о человеке по его действиям, а он как все.

– Я и не собираюсь судить его, – нахмурился Терехов. – Но его что-то гложет, и ему, может быть, нужна помощь…

– А тебя ничего не гложет? – спросил Севка.

Терехов промолчал.

– Мало ли какие могут быть причины, – сказал Севка.

Они молчали, и пауза затянулась. Севка присел на свою кровать, а потом и к стенке прислонился, голову откинул и закрыл глаза.

Терехов думал о семье Плахтиных, о своем старшем друге и покровителе Сережке, о том, каким он был отчаянным и пронырливым и какой мог из него получиться разведчик, если бы немцы удержались во Влахерме подольше. Он вспоминал сырой октябрьский день, когда они с Сережкой у села Андреевского наткнулись на тот кривой окоп и в оползавших песочных его боках откопали пулемет, помятые каски и гранаты. И потом, когда Терехов, раскинув ноги, лежал за пулеметом, была вспышка и грохот, и жестокое чувство страха вцепилось в Терехова через минуту. И те пять километров, что он волок на себе Сережку, Терехов все еще верил, что Сережка жив, и у него не было времени плакать. А потом он дал себе слово заменить Олегу старшего брата, он и старался покровительствовать поначалу Олегу, давал по шее его недругам, подсаживал на плот, уберегал его в рискованных затеях… Но дороги их разошлись, Терехов уже тянул лямку взрослой развеселой жизни, а Олег казался ему недосягаемо чистым, похожим на Павлика Морозова или Олега Кошевого, и каким он мог ему быть старшим братом.

Севка же, откинувшись к стене и закрыв глаза, думал о том, как прошлой зимой были они с Олегом в снежном походе на Трол.

В тот поход отправлялись шумно, а готовились к нему не спеша и всерьез. Стояла зима, но не очень уж свирепая, а так, с тридцатью градусами и крупнохлопьим снежком. К самой Трольской горе надо было перевезти из Кошурникова три теплых вагончика и четырнадцать лесорубов во главе с прорабом Кузьминым. Бригаде этой предстояло в трех цивилизованных вагончиках у Трола зимовать в тишайшем одиночестве и валить тайгу, готовить просеку для домиков тоннельщиков и западной пред портальной выемки. Вагончики к Тролу доверили тянуть двум корчевателям, бульдозеру и двум трелевочным, в том числе и Севкиному.

К участникам похода относились с уважением и завистью. Находились охотники отправиться на Трол, обхаживали по этой причине уважающего смелость начальника поезда Ивана Алексеевича Будкова. Олег и Надя были в их числе. Сжалившись, Севка взял Олега на свой трактор, вместо загрипповавшего чокеровщика.

Сначала двигались ничего, но когда до Трола осталось семь километров, завязли в снегу и с этими несчастными семью шагами бились шесть дней. В первый день одолели двести метров, во второй – полтора километра, и там дальше кое-что оставалось. Где-то слева под снегом петлял сейбинский сынок Трол, а справа поджидало экспедицию незамерзшее каким-то чудом болото. То один, то другой трактор застревал в снегу, и Севкин тоже, и их, покряхтев, вытягивали стальные товарищи. Но совсем плохо было с толстобрюхими вагончиками, неуклюжими, как дирижабли. Для них приходилось пробивать в снегу траншею, траншею эту морозили. Первый вагончик шел неплохо, а второй попался капризный и встал однажды, как вмерз, и его Севка пытался сдвинуть, но трос от натуги лопнул, и тогда три стальных машины схватили и потянули вагончик. Черта с два у них из этого путное вышло, только вырвали они у вагончика передние колеса, и пришлось его корчевателям толкать сзади своими грозными клыками, чтобы хоть на брюхе полз он вперед. А впереди были снежные километры и сумеречные дни, и Трол их ждал, тоскуя.