После дождика в четверг

– Болит. Слушай, я здорово пьян был вчера?

– Ты? Да нет, не заметил. Танцевал, помню, отчаянно.

– Я сегодня с трудом встал. Вдруг увидел – солнышко. Луч на полу. Вот обрадовался! А потом снова дождь.

– Соломин шепотом уговаривал Испольнова остаться. Думал, что я сплю.

Они шли медленно, прогуливались, как курортники в счастливом санаторном забытьи, дышавшие после обеда лечебным воздухом. Сопки стояли вокруг взлохмаченные и мокрые, и облака гуляли по ним.

– Слушай, – сказал Терехов, – ты все около Арсеньевой вертишься. Ты серьезно или просто так?

– Просто так. А тебе-то какое дело?

– Я же ее сюда привез. Мне и отвечать. Хотел, чтобы жизнь у нее наладилась.

– А может, я и есть наладчик? Может, у меня серьезные намерения…

– Знаю я твои намерения… А ей сейчас очередной кобель не нужен… Иначе все по-старому пойдет… Я тебя прошу…

– Ладно, – сдвинул кепку на лоб Чеглинцев. – Если ты просишь… Я-то не обеднею…

– Слово даешь?

– Ну даю… Я вообще остепениться решил. Такие у меня планы. Доучиться хочу. Вы с Севкой в Курагине учились?

– Да. Сколько у тебя классов?

– Девять. Но я девятый хочу повторить. Все забыл. Придется по вечерам таскаться в Курагино.

– Вот и пришли.

– Валяйте поговорите, а у меня есть дела. Пока.

Чеглинцев уходил стремительно, словно Испольнов мог выскочить сейчас на крыльцо и пригласить его участвовать в разговоре, былинный богатырь убегал нашкодившим второгодником, и Терехов улыбнулся ему вслед.

Испольнов сидел за столом в рыжей ковбойке, ворот расстегнув, и морщил лоб. В комнате было жарко, печка пыхтела, черные портянки и ватные штаны были разложены на ней, ароматили воздух. Испольнов заулыбался, улыбка его, как всегда, была нагловатой и ироничной, но и чуть заискивающей.

– Раздевайся, начальник, – сказал Испольнов, – а то сопреешь.

– А ты чего сидишь в такой духоте? – спросил Терехов, подсев к столу.

– Тебя жду.

– Я думал, золото сторожишь.

Испольнов нахмурился, и Терехов подумал, что зря он сказал о золоте, хотел пошутить, а Испольнов не принял шутки, и, чтобы смягчить напряжение, возникшее тут же, Терехов добавил:

– Это не я выдумал про золото. У нас в поселке часто болтают: «Испольнов золото сторожит». А ты и не знал? Говорят, у тебя мешок под кроватью пуда на два.

– Встань и загляни под кровать. Оторви зад. Увидишь обглоданный чемодан. Но золото есть. Песочек в кисете. Нашими руками намытый. Нашими спинами найденный.

Испольнов сказал это сердито, обиженно, и Терехов понял, что к кисету с песочком он относится серьезно и шутки коробят его.

– Ладно, – проворчал Испольнов, – тебя ведь не золото интересует.

– Ты тогда все время при Будкове был?

– Был. Вроде первого заместителя. Нас и начинало-то на Сейбе всего ничего, бригады две.

– Слушай, – сказал Терехов, – то, что вы гравий вместо бута наложили, – это, конечно, ерунда. Я другого не пойму. Зачем Будкову врать надо было, почему он так спешил, а? И как комиссию обвел?

– А зачем тебе все это знать?

– Из любопытства.

– Не темни, Терехов.

Испольнов смеялся.

– Есть такие кружки «Хочу все знать», – сказал Терехов, – я в такой кружок записался.

– Нам картину крутили тут. Не смотрел? Там один чудак все повторял: «В неведении – блаженство» или что-то в этом роде. И он прав. Вот ты меня наслушаешься и потом спать не будешь, нервную систему изматывать начнешь…

– Это уж моя забота, – сказал Терехов.

– Ну смотри…

Испольнов смеялся, и было в его смехе злорадство, будто бы он уже заранее догадывался о том, к каким злоключениям и нервотрепкам приведет Терехова его рассказ, и предвидение этого Испольнову доставляло удовольствие.

– Он тогда спешил, – сказал Испольнов, – и нас подгонял. Но с ним хорошо было. И нам он понятный, и мы ему. И за людей он нас считал, не то что Фролов. Ух, этот гад! Плетку бы ему в руки. А Будков ничего. Ел с нами, пить давал и сам не брезговал, и вообще мы забывали, что он начальник, так, плотник, и не самый последний, вертелся с нами, здоровый, хоть и тощий, знаешь, такой жилистый. Все книжки нам таскал с советами, как лучше работать, учиться все заставлял. Мы сначала думали – стиляга, а потом он нам понравился. И не трус, это уж я точно знаю.

– Вроде бы не трус, – кивнул Терехов.