- Алиса, чай готов! - зовёт Анастасия Сергеевна, и я морщусь.
Это не любовь.
Я не люблю Стрельцова.
Умываюсь холодной водой. Щёки горят пожаром. Смотрю в свои светло-зелёные глаза, сильно сжимаю пальцы, даже костяшки белеют. Хочется закричать, просто проораться, чтоб отлегло.
- Мама, чай готов! - Василиска скребётся в дверь.
- Выхожу, милая! - голос безбожно дрожит.
Анастасия Сергеевна сидит во главе стола, уже успела и пирожки на тарелке разложить, и бутерброды приготовить, и конфеты в вазочку насыпать, и чай мне навести.
Сажусь на стул. Подставляю холодные ладони к раскалённым щекам и закрываю глаза. Василиска забирается мне на колени, хватает из вазы конфету.
- Алис, у тебя всё хорошо? Щёки у тебя красные! - взволнованный голос свекрови звенит в ушах.
- Всё хорошо, - распахиваю глаза и беру в руки белую чашку. - Спасибо за чай с угощениями.
- С Женей поругались? - вкрадчиво интересуется, следит за каждым моим движением.
- Нет, я просто... - одёргиваю себя, чтобы не взболтнуть лишнего. - Я просто устала немного.
- До утра чтоль не спали? - недвусмысленная улыбка Анастасии Сергеевны говорит о многом.
Я улыбаюсь и киваю.
- Ма, а почему вы с папой не спали до утла? - Василиска округляет глазки, и её выражение лица становится совсем кукольным.
- Мама и папа смотрели кино, - объясняет свекровь, а потом переводит добрый взгляд на меня. - Про любовь.
- А мне ты не лазлешила мультики долго смотлеть! - обиженно заключает дочка и кладёт в рот вторую конфету.
- Ты ещё маленькая, - напоминает дочке Анастасия Сергеевна.
- Маленькой быть холошо, - Васька тянется за третьей конфетой.
4
- Василис, ты куда больше хочешь, в парк покормить уточек или на аттракционы?
Не сомневаюсь, что дочка выберет уток.
- Я хочу в палк! Утки меня ждуууут! - весело взвизгивает девчушка, крепче уцепившись за мою руку.
В центральном парке как всегда уютно и красиво. Особенно сейчас, когда уже распустились цветы и повсюду зеленеет молодая травка. Город проснулся и ожил, будто после долгой спячки. Зима была морозная, редко кого можно было встретить на улице. Даже молодые мамочки с колясками не гуляли. Зато сейчас народу очень много. Василиска крепко держит мою руку своей маленькой ладошкой, вприпрыжку идёт рядом, светясь от счастья. А у меня в душе огромная дыра, и в мыслях только одно проклятое имя.
Дима.
Мы с Женей приняли решение переехать, как только узнали о моей беременности. Я жутко нервничала в том городе, где жил Стрельцов, боялась пересекаться с ним, дрожала при мысли, что мужчина может найти меня и испортить только-только начинающуюся новую жизнь.
И Дима меня нашёл. Спустя пять лет в другом городе. Что он вообще тут забыл?
Василиска, завидев уток, отпускает мою ладонь и несётся к пруду:
- Утиии!
- Осторожнее, милая! - ускоряю шаг вслед за непоседой дочкой.
Пока Василиска отламывает кусочки белого хлеба и бросает в воду, а перекормленные жирные утки никак не реагируют, я на секунду закрываю глаза. Подставляю лицо тёплому ветру и глубоко вдыхаю пьянящий аромат цветущего мая.
Нужно успокоиться.
Дима был тут проездом. Он не искал меня целенаправленно. Это всё просто мои домыслы. Да и зачем ему я? Он сам сделал выбор пять лет назад, притащив любовницу в нашу постель. Свобода. Это всё, что ему по жизни нужно.
Глупо сейчас всё это в мыслях прокручивать. Но от тёплых воспоминаний, которые так и роятся в голове, нет никакого спасения.
И почему мозг так устроен, что вычёркивает болезненные моменты, а всё лучшее сохраняет? Нет, конечно я помню, что Стрельцов мне изменил, что когда-то заставил меня выть в подушку, но... это почему-то померкло. Зато в памяти всплывает тот вечер, когда Дима меня поцеловал. Помню, как тогда впервые почувствовала, что сердце грохнулось в пятки, а в животе запорхали разноцветные бабочки.
- Ма, почему утки не хотят хлеб? - Василиска дёргает меня за край куртки, вырывая из воспоминаний.
- Кто-то уже покормил их, - пожимаю плечами.
- А можно мне на мостик? Может, вон та утка ещё голодная! - дочка выразительно строит глазки и надувает пухленькие губки.
- Пойдём, - берёмся за руки и шагаем по деревянному мосточку.
Василиска присаживается на корточки, бросает в воду хлеб. Жирная птица подплывает и, на радость моей малышке, лениво съедает угощение.
- Урааа! - кричит Василиска и резко поднимается с места, вертится, словно юла, оступается.
Брызги разлетаются в стороны.
Я вскрикиваю, а в глазах темнеет. Сердце стучит так сильно, что заглушает все остальные звуки. В одно мгновение скидываю лёгкую курточку и делаю шаг к краю моста.
Дрожу, как осиновый лист, и не решаюсь прыгнуть за дочкой. Малышка барахтается, кричит, уходит под воду.
Я не умею плавать. И Василиса тоже.
Замираю, открыв рот, паника хватает меня за затылок и утаскивает в свою пучину мрака и холода, парализует и душу, и тело.
- Помогите! - наконец-то выдавливаю, собственный отчаянный крик оглушает.