— Нам не о чем разговаривать, Дим. Я устала. Я не хочу тебя видеть! — тараторю быстро, а Стрельцов всё ближе.
Если побегу, он попытается догнать? До подъезда шага три, и я легко могу скрыться.
— Алис, я спрашиваю последний раз, — сверкает тёмными злыми глазами. — Василиса моя дочь? М?
— Да что ты пристал!? — возмущённо взмахиваю руками. — Конечно она не твоя!
— Ты уверена?
— Дима, оставь в покое меня и мою семью!
— А если Василиса моя? Что тогда ты будешь делать? У меня достаточно связей, чтобы отсудить её у тебя!
Сердечко ёкает в груди, и я теряюсь.
— Ну, что молчишь?
— Она не твоя, — шепчу одними губами.
— Значит, ты сейчас сядешь в мою машину, и мы вскроем этот конверт, — бывший машет какой-то бумажкой прямо у меня перед носом. — Я сделал тест на отцовство.
В глазах темнеет, а ноги становятся ватными.
На этих подкашивающихся ногах я плетусь в его машину.
Перед глазами мельтешат тёмные пятна, а надежда на лучшее медленно тает, словно восковая свечка от жаркого пламени. Закрываю глаза, и дверца иномарки захлопывается. Чувствую себя в ловушке.
Стрельцов садится на водительское сиденье и бросает мне на колени конверт.
— Здесь откроешь, или прокатимся? — его голос эхом звенит в голове, и я закрываю глаза.
Всё равно всё плывёт.
— Поехали, — шепчу тихо, не слышу собственный голос из-за грохочущего учащённого пульса.
Дрожащими пальцами сминаю бумагу, а сама дышать боюсь. В этом конверте ответ на главный вопрос. Вся моя дальнейшая жизнь сейчас зависит от того, что я прочту, когда его открою.
Спустя какое-то время мне удаётся собраться и взглянуть на Диму. Он злорадно ликует. Моя неадекватная реакция, видимо, убедила его в том, что Вася — его дочка.
24
Дима тормозит у городского пруда. Знакомое место. Я поджимаю губы и молчу.
— Открывай, — приказным тоном произносит бывший, прожигая меня кровавым взглядом.
Непослушной рукой разрываю край конверта, внутри буря из отчаяния и страха. Скулить хочется. Спрятаться, забиться в угол и выть по звериному.
— Где ты взял генетический материал Василисы? — спрашиваю не своим голосом, хриплым и дрожащим.
— Следить нужно за ребёнком внимательнее! — язвительно оголяет зубы в улыбке.
— Серьёзно, Дим. Где?
— Помнишь я подходил к вам на площадке, дал дочке нашей жвачку?
Я тяжело вздыхаю. "Нашей дочке"…
— Понятно, — одними губами.
Достаю бумагу из конверта, а перед глазами всё плывёт от слёз. Влага с ресниц капает на буквы, а рассудок медленно погружается в мрак и холод.
— Ну что там? — нетерпеливо отбирает бумагу, а я закрываю лицо ладонями и истерично всхлипываю.
Повисшая тишина, кажется, длится целую вечность.
— Блять, — наконец-то шепчет Дима с нескрываемым разочарованием, и только после этого я могу открыть глаза и посмотреть на мужчину.
Он зол. Ноздри трепещут, на лице выступили раздутые синие вены.
— Твою мать! — сминает бумагу и отшвыривает её мне на колени, сильными пальцами стискивает кожаный руль так, что костяшки тонких пальцев белеют.
Я быстро хватаю листок, и, расправив его, нахожу главную строку: вероятность отцовства — ноль процентов.
Выдыхаю, притянув бумагу к своей груди.
— Я же сказала, что она не твоя, — губы дрожат в едва различимой улыбке.
— Сука! — взрывается Стрельцов и стучит кулаками по рулю.
Я вздрагиваю и интуитивно вжимаюсь в кресло.
— Ты всё равно будешь моей, — яростный взгляд припечатывает меня к сидению ещё сильнее. — Я люблю тебя, Алиса! Я дышать без тебя не могу! Я верну тебя любой ценой.
По лицу бывшего текут слёзы, а у меня сердце бьётся в бешеном ритме от страха.
— Дим, хватит! Я…
— Ты моя, Алиса! Моя! — тянет ко мне руку, а я не шевелюсь.
Будто парализовало от нахлынувшего ужаса.
Холодная ладонь Димы ложится на мою щёку, гладит нежно, осторожно.
— Отпусти, — пищу я, сдерживая новую порцию слёз.
— Ну почему ты такая холодная? А? Зимина… — шепчет тихо, большим пальцем проводит по моей нижней губе.
Цепенею от его прикосновений, и где-то под кожей проносится жаркая волна, опаляет от шеи и вниз по позвоночнику.
— Дим, оставь нас в покое, пожалуйста! — медленно моргаю и забываю дышать.
— Я люблю тебя, — умоляюще шепчет.
А я лишь отрицательно головой качаю и всхлипываю:
— Я люблю Женю. Женя любит меня. А ты… ты ведь сам от меня отказался.
…
Алиса бледная, и кожа её холоднее льда. Смотрит на меня из-под густых ресниц, покрытых влагой. Дышит тяжело, колени мучительно сводит.
Боится меня.
Маленькая, хрупкая. Моя девочка. Когда-то она была нежная, как шёлк. Ласковая. Со своей бесячей всепрощающей любовью. Только вот измену она так и не смогла простить. Не переступила через гордость, не предала свои принципы. Оказалась сильнее и решительнее, чем я думал.
— Алис, я не смогу без тебя, — обречённо шепчу в пустоту, перебивая её рваное дыхание.
— Сможешь, — отзывается также тихо. — Отпусти меня.
И я отпускаю. Потому что осознаю, что насильно я её не удержу. У неё есть муж, ребёнок и счастье. Пока что есть.
Но я всё это разрушу.
И тогда Зимина сама приползёт. Сама будет проситься ко мне. В любви будет признаваться.
— Не боишься, что я расскажу твоему мужу, кто я на самом деле? — ухмылка скользит по лицу.