После измены. Ядовитые чувства (СИ)

— Алиса, чай готов! — зовёт Анастасия Сергеевна, и я морщусь.

Это не любовь.

Я не люблю Стрельцова.

Умываюсь холодной водой. Щёки горят пожаром. Смотрю в свои светло-зелёные глаза, сильно сжимаю пальцы, даже костяшки белеют. Хочется закричать, просто проораться, чтоб отлегло.

— Мама, чай готов! — Василиска скребётся в дверь.

— Выхожу, милая! — голос безбожно дрожит.

Анастасия Сергеевна сидит во главе стола, уже успела и пирожки на тарелке разложить, и бутерброды приготовить, и конфеты в вазочку насыпать, и чай мне навести.

Сажусь на стул. Подставляю холодные ладони к раскалённым щекам и закрываю глаза. Василиска забирается мне на колени, хватает из вазы конфету.

— Алис, у тебя всё хорошо? Щёки у тебя красные! — взволнованный голос свекрови звенит в ушах.

— Всё хорошо, — распахиваю глаза и беру в руки белую чашку. — Спасибо за чай с угощениями.

— С Женей поругались? — вкрадчиво интересуется, следит за каждым моим движением.

— Нет, я просто… — одёргиваю себя, чтобы не взболтнуть лишнего. — Я просто устала немного.

— До утра чтоль не спали? — недвусмысленная улыбка Анастасии Сергеевны говорит о многом.

Я улыбаюсь и киваю.

— Ма, а почему вы с папой не спали до утла? — Василиска округляет глазки, и её выражение лица становится совсем кукольным.

— Мама и папа смотрели кино, — объясняет свекровь, а потом переводит добрый взгляд на меня. — Про любовь.

— А мне ты не лазлешила мультики долго смотлеть! — обиженно заключает дочка и кладёт в рот вторую конфету.

— Ты ещё маленькая, — напоминает дочке Анастасия Сергеевна.

— Маленькой быть холошо, — Васька тянется за третьей конфетой.

4

— Василис, ты куда больше хочешь, в парк покормить уточек или на аттракционы?

Не сомневаюсь, что дочка выберет уток.

— Я хочу в палк! Утки меня ждуууут! — весело взвизгивает девчушка, крепче уцепившись за мою руку.

В центральном парке как всегда уютно и красиво. Особенно сейчас, когда уже распустились цветы и повсюду зеленеет молодая травка. Город проснулся и ожил, будто после долгой спячки. Зима была морозная, редко кого можно было встретить на улице. Даже молодые мамочки с колясками не гуляли. Зато сейчас народу очень много. Василиска крепко держит мою руку своей маленькой ладошкой, вприпрыжку идёт рядом, светясь от счастья. А у меня в душе огромная дыра, и в мыслях только одно проклятое имя.

Дима.

Мы с Женей приняли решение переехать, как только узнали о моей беременности. Я жутко нервничала в том городе, где жил Стрельцов, боялась пересекаться с ним, дрожала при мысли, что мужчина может найти меня и испортить только-только начинающуюся новую жизнь.

И Дима меня нашёл. Спустя пять лет в другом городе. Что он вообще тут забыл?

Василиска, завидев уток, отпускает мою ладонь и несётся к пруду:

— Утиии!

— Осторожнее, милая! — ускоряю шаг вслед за непоседой дочкой.

Пока Василиска отламывает кусочки белого хлеба и бросает в воду, а перекормленные жирные утки никак не реагируют, я на секунду закрываю глаза. Подставляю лицо тёплому ветру и глубоко вдыхаю пьянящий аромат цветущего мая.

Нужно успокоиться.

Дима был тут проездом. Он не искал меня целенаправленно. Это всё просто мои домыслы. Да и зачем ему я? Он сам сделал выбор пять лет назад, притащив любовницу в нашу постель. Свобода. Это всё, что ему по жизни нужно.

Глупо сейчас всё это в мыслях прокручивать. Но от тёплых воспоминаний, которые так и роятся в голове, нет никакого спасения.

И почему мозг так устроен, что вычёркивает болезненные моменты, а всё лучшее сохраняет? Нет, конечно я помню, что Стрельцов мне изменил, что когда-то заставил меня выть в подушку, но… это почему-то померкло. Зато в памяти всплывает тот вечер, когда Дима меня поцеловал. Помню, как тогда впервые почувствовала, что сердце грохнулось в пятки, а в животе запорхали разноцветные бабочки.

— Ма, почему утки не хотят хлеб? — Василиска дёргает меня за край куртки, вырывая из воспоминаний.

— Кто-то уже покормил их, — пожимаю плечами.

— А можно мне на мостик? Может, вон та утка ещё голодная! — дочка выразительно строит глазки и надувает пухленькие губки.

— Пойдём, — берёмся за руки и шагаем по деревянному мосточку.

Василиска присаживается на корточки, бросает в воду хлеб. Жирная птица подплывает и, на радость моей малышке, лениво съедает угощение.

— Урааа! — кричит Василиска и резко поднимается с места, вертится, словно юла, оступается.

Брызги разлетаются в стороны.

Я вскрикиваю, а в глазах темнеет. Сердце стучит так сильно, что заглушает все остальные звуки. В одно мгновение скидываю лёгкую курточку и делаю шаг к краю моста.

Дрожу, как осиновый лист, и не решаюсь прыгнуть за дочкой. Малышка барахтается, кричит, уходит под воду.

Я не умею плавать. И Василиса тоже.

Замираю, открыв рот, паника хватает меня за затылок и утаскивает в свою пучину мрака и холода, парализует и душу, и тело.

— Помогите! — наконец-то выдавливаю, собственный отчаянный крик оглушает.