После Кастанеды: дальнейшее исследование

Разумеется, побежденный плачет. Перед лицом смерти он вознамерился доказать свою бессмысленную экспансию, потерпел неудачу и — о боже! — сколько горючих слез проливает неудачник, как болит душа его при гибели надежд и амбиций всякого рода. Он, безусловно, достоин жалости (по человеческим, эгоистическим меркам) — он жалеет себя, и эта рана либо его парализует, либо ведет к еще более трагическим битвам.

Я не собирался подгонять свои рассуждения под психологические рецепты дона Хуана, но (всмотритесь внимательно) такой круговорот переживаний всегда оказывается своеобразным алгоритмом, в рамках которого на протяжении жизни вертятся человеческие существа.

И вот мы упираемся в три фундаментальных понятия кастанедовского мага: страх смерти, чувство собственной важности и чувство жалости к себе. Три центральных психологических комплекса всякого человека, наделенного эго, есть не что иное, как три энергетические магистрали, забирающие всю нашу ненакопленную силу.

Второе внимание недостижимо, если намерение войти в него обесточено. С другой стороны, отказ от страха смерти, чувства собственной важности и жалости к себе автоматически обесточивают грандиозное сооружение эго. Воин не имеет другого выбора — вернее всего, такого выбора просто не существует.

И все же необходимо указать, что безупречность дона Хуана — совсем не то же самое, что растворение буддиста в Нирване или в океане безличной энергии, где само твое существование имеет довольно сомнительный статус. Воля и намерение — эти во многом загадочные свойства психики — удерживают адепта в совершенно необычном состоянии. Мне кажется, такое состояние в полной мере не осознается и не культивируется в иных мистических культурах. Речь идет, скорее всего, о психологическом статусе, промежуточном для эгоизма и безличности. Тому, кто не испытал его на собственном опыте, передать суть переживания довольно сложно, если не невозможно. Из непосредственного опыта, однако, напрашивается вывод: структура эго на 90 % состоит из стереотипов реагирования, гештальтов, биосоциальных инстинктов. Именно к этим «запасам» мы апеллируем, когда используем термин «эго». Способность к самосознанию, построению когнитивных или дидактических стратегий (иными словами, к той области, что не захвачена повседневной борьбой за выживание биологической единицы), принятие решений на пути самореализации относится к области так называемого "постсоциального Я". На первых порах эта область имеет совсем небольшой объем и практически никогда не используется, но психотехники кастанедовского толка, описанные ниже, постепенно раскрывают ее пространства, удивительным образом демонстрируя к тому же ее амбивалентность.

Постсоциальное Я всегда диалогично, а порою и полилогично. Оно включает в себя отдельные атавизмы социальной личности, огромную массу пустого пространства, которое немедленно заполняется экзистенциальными соучастниками психологического процесса (переработка бессознательного материала, или «вспоминание», вторжение невербальных информационных потоков — чистая континуальность — Реального Времени и Реального Пространства, восстановление биоинформационного обмена с живыми объектами (растениями, животными, даже микроорганизмами), восстановление бесконцептуального видения Реальности — даже в самых удаленных и неорганических ее проявлениях), и, наконец, налаживание личного, даже интимного контакта с полевыми формами, структурами и энергиями полей, которые в зависимости от своей природы могут имитировать дискретно-вербальную связь, подобную человеческому языку, либо «разговаривать» знаками, метафорами, символами, ситуационными конструктами. Во всех описанных случаях субъектно-объектная связь сохраняется, процесс познания приобретает новые масштабы и новое качество, но деятельностное «Я» человека функционирует достаточно плодотворно.