После казни

Две недели спустя после восстания из Освенцима в другие лагеря потянулись первые эшелоны узников. А еще через неделю прекратились массовые удушения в газовых камерах. Эвакуация продолжалась до 27 января 1945 года. В одном из последних эшелонов был вывезен в Маутхаузен и автор этой книги.

Глава 15

Июль был необычно жарким. Солнце жгло немилосердно — казалось, оно все время висит в зените — и ни единого облачка, ни капли дождя, ни малейшего дуновения! Не повеет ветерок прохладой, не шелохнется скрученная, безжизненно обвисшая, преждевременно пожухлая листва. Зной и зловонный запах мертвечины. Жарко пылает крематорий, и кажется, что все это жгучее пекло и зловоние, и все освенцимские ужасы исходят от него. Зрелище крематория мутило сознание. Привыкнуть к нему невозможно, и мне становилось понятным, почему в Освенциме многие узники сходили с ума. Душный, смрадный лагерь, битком набитый людьми и опутанный густой сетью проволоки, казался раскаленной гигантской духовкой, в которой должно задохнуться все живое. Таким мне запомнился Освенцим в те дни…

Я лежал, задыхаясь в душном шлафзале на нарах. Мой истощенный организм судорожно боролся за жизнь. А она не раз повисала на волоске. За нее, как я узнал впоследствии, боролись десятки узников. Одни доставали у «канадцев» лекарства, другие — продукты, третьи — сигареты для писаря Вацека и штубового Зингера… Регулярно приходил Ганс и изредка Антоныч. Жора кормил меня, поил, оберегал, подбадривал. «Дорогие мои, родные! — думал я. — Чем отплачу вам за всю доброту, за вашу братскую заботу, за то, что, рискуя жизнью, спасаете меня?»

Когда миновал кризис, у меня появился аппетит, я начал есть и много спать.

Писарь и штубовый пунктуально придерживались договоренности с Гансом и Антонычем и «не замечали» меня. Их примеру следовали и другие проминенты. Я постепенно становился на ноги. Снова появилось неодолимое желание пережить Освенцим, дойти до победы, быть свидетелем и участником разгрома фашизма. Теперь я уже ничего не боялся, ведь рядом были такие люди, как дядя Ваня, Антоныч, Ганс, Жора. Воистину только во времена суровых испытаний можно безошибочно определить, что стоит настоящий человек, настоящая дружба!

Взять Антоныча. Внешне замкнутый, немногословный, суровый. Никогда я не видел улыбки на его лице. Но это был человек необычайной душевной доброты, а главное — удивительно находчивый, смелый и решительный. В любой ситуации он готов был прийти на помощь. Любое дело, каким бы опасным оно ни было, он доводил до конца, не страшился риска, причем риск он брал на себя и не старался переложить его на плечи другому. Однажды я сказал ему об этом. «Да брось ты… — отмахнулся Антоныч, — больше всех рискует трус, а мы не должны быть трусами». «Смелого пуля боится, смелого штык не берет», — было его любимой пословицей и, вероятно, девизом.

А коммунист ленинской закалки, бывший комиссар полка дядя Ваня был страстным агитатором, неутомимым пропагандистом. Прекрасный лектор, дядя Ваня проводил политическую работу среди людей всюду, куда забрасывала его судьба. Он был бесстрашный и в то же время осторожный, рассудительный. Ни на минуту не сомневался он в нашей победе, верил в неминуемый разгром гитлеризма и вселял эту веру в других.

А взять Ганса! Долгие годы заключения и самые изощренные пытки и муки не очерствили его сердца, не пошатнули его убеждений. Он в лагере был добрым, я бы сказал — трогательно ласковым ко всем друзьям и пациентам, оставаясь неизменно спокойным и уверенным в любой ситуации. Он был настоящим интернационалистом, настоящим тельмановцем-антифашистом.

Животворным вихрем ворвался Жора в мою жизнь, подхватил, покорил и повел за собой. Жора никогда не грустил, не падал духом и этим во многом напоминал Стася Бжозовского. Дружба с ним широко раскрыла мою душу навстречу людям и всему хорошему, что есть в них. Пример Жоры научил меня, что нужно жить не для себя, а для людей, тогда и твоя жизнь будет стоящей. Времени у нас с Жорой было достаточно, и мы разговаривали часами.

Передо мной раскрылась трагическая история целой семьи.

Во время похода пилсудчиков на Украину в 1920 году один из польских жолнеров, Адам Тшембицкий, добровольно перешел на сторону Красной Армии. Польский рабочий не хотел воевать против братьев по классу — украинских и русских тружеников. В 1922 году судьба забросила его в Одессу, где он познакомился с девятнадцатилетней красавицей Оксаной Чередниченко, дочерью портового грузчика. Отец Оксаны, кичившийся тем, что в гражданскую войну воевал в дивизии самого Котовского, и слышать не хотел, чтобы его единственная дочь вышла замуж за тридцатисемилетнего скитальца без роду и племени. Но у Оксаны был характер отца. Наперекор ему она ушла к Адаму и стала его женой. Через год у них родился сын, которого назвали Георгием. Оскорбленный непослушанием дочери и стремясь заглушить нанесенную ему обиду, старик начал все чаще и чаще прикладываться к чарке. Вскоре он погиб — в пьяном виде угодил на работе под контейнер.