После любви

На ребре двери тускло блестит металл (мои предположения о танковой броне оказались недалеки от истины), а то, что я приняла за английский замок, оказывается довольно громоздкой конструкцией с десятком стальных штырей внутри. Наверняка сага о том, как простецкий ключ из рыбьего брюха сумел поладить с монструозными штырями, заинтересовала бы Дэвида Копперфильда.

Теперь осталось толкнуть дверь, и я получу ответы на вопросы. Пусть не на все, но на некоторые – вполне вероятно.

***

…Прихожая квартиры Мерседес заставляет меня поежиться. По сравнению с ней прихожая Ширли – милый анахронизм – хотя бы понятна. Вешалки созданы для того, чтобы вешать на них легкие плащи, дождевики, пылевики и шубки из синтетики. Плащи и шубки созданы для того, чтобы их носить. Китайские бумажные зонтики – чтобы прятаться от прямых солнечных лучей (для тех же целей годятся и конусовидные соломенные шляпы). Коврик на полу тоже вполне утилитарен: во-первых, он служит не бог весть каким украшением, а во-вторых – по нему приятно ходить и риск простудиться сведен к минимуму. В прихожей Мерседес (если это помещение, это пространство можно назвать прихожей) ничего подобного нет. Вешалки отсутствуют, шкафы, где можно было бы хранить плащи и шубки, – отсутствуют. О невинной стойке для зонтиков можно только мечтать.

О коврике беззаботной девичьей расцветки – тоже.

В прихожей абсолютно пусто, если не считать маленького монитора, прикрепленного к стене у двери; монитор напрямую соединен с видеокамерой снаружи, но сейчас экран погашен. И все устройство, скорее всего, отключено.

Миновав прихожую, я попадаю в зал, настолько большой, что квартиру можно считать студией. Здесь заметно веселее, чем в прихожей: здесь есть вещи и даже группы вещей, и даже кое-какая мебель:

кожаный диван;

два кожаных кресла;

журнальный столик.

Не похоже, чтобы здесь когда-либо снимались порнофильмы. Алкоголичка Ширли оклеветала Мерседес самым гнусным образом.

На журнальном столике лежит довольно толстый слой пыли, два пустых бокала и бутылка с остатками вина, стоящая в самом центре столика, тоже покрыты пылью.

CHATEAU PAPE CLEMENT -

написано на этикетке и чуть ниже:

Pessak-Leognan

Я плохо разбираюсь в вине, но бутылка выглядит недешевой и успокаивающе-буржуазной, 1998 год, не коллекционная, но разлита в Шато, а «Пессак-Леоньян» – лишь необходимое уточнение в географии, один из тех полумифических замков, которые обычно закреплены за виноградниками, для меня это – пустой звук.

Кроме бутылки и двух бокалов на столике ничего нет, хотя можно было рассчитывать на вазу с фруктами, плитку шоколада, букет цветов. Но кто-то как будто заранее побеспокоился об эстетичности картины: в отсутствие хозяев фрукты могли подгнить, шоколад – покрыться белесым налетом, а цветы – увянуть. Ничего подобного не произошло, в этом и заключается победа ушедшей (умершей) Мерседес. Я продолжаю свое путешествие по залу – новых предметов не прибавилось за исключением большого плаката на стене.

CAPOEIRA – выведено на нем большими желто-зелеными буквами. Львиная доля плаката отдана на откуп шести мужским силуэтам на фоне солнца, садящегося в океан: четверо (сжимающие в руках нечто отдаленно похожее на спортивные луки) образуют полукруг, еще двое застыли в воздухе, в самой середине полукруга, замерли – то ли в танце, толи в каком-то странном единоборстве. На стене рядом висит лук – точная копия луков с плаката.

Что такое capoeira?

Мерседес нет, и никто не может ответить мне на этот вопрос, тетива на луке (или струна, так будет точнее) издает глубокий печальный звук.

Удивительно, что в таком огромном помещении не нашлось места для телевизора или музыкального центра, стойка с дисками тоже не предусмотрена.

А хорошо было бы узнать, что слушает Мерседес. Кроме, разумеется, тягучего и надсадного гула струны – танцовщица не может существовать вне музыки.

Стоп-стоп, девушка, в чей дом я забралась, – не та Мерседес. Не моя Мерседес. Хотя не исключено, что она тоже была прекрасна.

Но яблоко в этом случае отпадает. Яблоко уже ангажировано другой.

Что слушала я сама на протяжении трех лет, проведенных в Эс-Суэйре? Ничего – и не страдала от этого. Ничего – кроме бредней Доминика, слушавшего – только и исключительно – Sacha Distel. Впрочем, если хорошенько покопаться, то в моей несуществующей фонотеке найдутся бесконечные крики Рональдо и Рональдиньо, играющих в футбол на пляже, шум ветра с океана, шепот песка, грохот трещоток, прикрепленных к хвостам воздушных змеев; плеск рыбы в лодке Ясина, гортанные вопли разносчиков воды – все это вместе образует бесконечную марокканскую симфонию, прослушать ее заново я пока не готова.

Как оказалось.

В зал выходят две двери – одна (стеклянная) ближе к прихожей, за ней расположена кухня. Еще одна находится в дальнем конце, она плотно прикрыта, и это почему-то настораживает меня.

Лучше начать с кухни.