После любви

Искусственная темнота, окружающая меня, – не помощник, закрытые глаза ничего не дадут, нужно что-то еще, какой-то маленький, едва заметный толчок, ключ – и ключ Ясина вряд ли подойдет. От близости решения у меня чешется в носу, я близка к ответу, я знаю этот запах, я обязана его вспомнить, ну же, ну!..

Ничего не получается. Полный облом.

Да и зачем мне этот запах, даже если я вспомню? Что изменится, если я вспомню? Ровным счетом ничего. Просто – закрою гештальт, как сказали бы мои питерские друзья, я должна вспомнить – и я вспомню – ради собственного удовлетворения.

Удовлетворения, судя по всему, придется ждать очень долго.

Или все-таки, наплевав на запах, удовлетвориться кофточкой Mariella Burani?

Пока я меланхолично раздумываю об этом, мне на колени падает что-то мягкое, теплое, пушистое. Сайрус. На этот раз он не выпустил когтей из подушечек, его прикосновение приятно, к тому же я знаю – это Сайрус, почти приятель, он – совсем не то, что кошки, которые окружали меня на площадке старого форта. Абстрактные кошки, воображаемые кошки, кошки – плод разыгравшейся фантазии. Кошки Эдгара Аллана По, заблудившиеся во времени. Тогда мне казалось: страшнее кошки зверя нет. Тогда мне казалось: от них исходит опасность, они того и гляди вцепятся в горло, захлестнут его длинными, совсем не кошачьими хвостами, отправились в далекий путь котенок со щенком…

Старый форт.

Вот где мне впервые явился этот запах.

Последовавший сразу за поцелуем Фрэнки. Выплывший из темноты, в которой Фрэнки растворился. Он был мимолетным и ненавязчивым и исчез после исчезновения Фрэнки. И он был единственным – там, на площадке.

Он доминировал.

Не я была последней, кто видел Фрэнки живым. Не я – он.

Потом я ощутила этот запах еще раз – в старом авто нашего автомеханика на пути в кооператив по изготовлению масла аргано, на этот раз его носителем был Доминик, что же я подумала тогда? «Мускус, кожа, тальк, мужской секрет, возможно – эстрагон, кориандр, базилик». Все то же самое, только теперь я добавила бы еще и кисловатый металлический оттенок.

Он может исчезнуть, как только я покину military-вигвам.

Но пока я сижу здесь, почесываю Сайруса за ухом и уговариваю себя не делать скоропалительных выводов. О запахе и обо всем остальном. Искушение обвинить Алекса слишком велико: он был в Марокко и спал со мной, он спровоцировал меня вытащить бритву из шкафчика и спал со мной, он вовремя исчез из Эс-Суэйры и спал со мной, он знает женщину по имени Мерседес и спал со мной.

Он спал со мной.

И я знаю, что это – не его запах.

Ни единой ноты не совпадает, вместо мускуса – миндаль, вместо эстрагона – ваниль, от приторного и слащавого журнального героя и пахнет соответственно. «Секс со мной не доставит вам никакого удовольствия» – вот и мужской секрет оказался невостребованным, а ведь все было совсем не так плохо.

Совсем неплохо. Очень даже.

Очень, очень неплохо. Просто великолепно. Admirable, magnifique, splendide37, да-да, особенно – splendide, ничто не заставит меня расстаться с этой мыслью – ни обвинение в убийстве, ни возможная причастность к убийству самого Алекса; ни чужое имя, идущее мне, как корове седло; ни глобальное потепление климата, ни локальные войны, ни забастовки авиадиспетчеров, ни отсутствие в гардеробе кофточки от Mariella Burani и винтаж-костюма от Biba, эта мысль сидит в голове, как…

Как пуля.

– Не хочешь расставаться со мной, Сайрус?..

Сайрус тихонько мурлычет – идиллическая картина, Сайрусу нет дела до пули в моей голове. И, стараясь не потревожить его покой, я поднимаюсь с кресла и подхожу к пробковой панели, раскинувшейся на всю стену.

Фотографии, журнальные картинки, газетные вырезки – давно пора было это сделать, давно пора было взглянуть на них.

Никакой особой системы в их подборе нет. На первый взгляд. Главные действующие лица на фотографиях – мужчины (я начала с фотографий, потому что они – яркие, сочные, глянцевые, их можно разглядывать не напрягаясь), итак – мужчины.

Европейцы, азиаты, несколько черных, несколько латиносов; самого разного возраста (есть очень молодые, почти мальчики, а есть совсем уж старики на манер библейского Лота); большинство – в добротных костюмах, но встречаются и тенниски, и гавайские рубахи, и рубахи поло, есть даже один пляжный вариант. Между всеми ними – ничего общего.

Кроме пули в голове.

Все без исключения лица залиты кровью, все без исключения костюмы залиты кровью – то же можно сказать о гавайских рубахах и рубахах поло. Неясно, сделаны ли снимки с близкого расстояния или неведомый мне фотоохотник использовал сильную оптику, в жизни не видела такого убедительного собрания мертвецов.

Такой доски почета.

– Я сделала тебе больно? Прости, малыш!..

За секунду до этого придушенный писк Сайруса вывел меня из оцепенения: потрясенная выставкой простреленных голов, я слишком сильно сжала кота в руках.

– Прости, Сайрус. Ты здесь ни при чем.