После любви

Вернее, мне только кажется, что это – кольцо. Мне хотелось бы думать, что это – кольцо, ведь Алекс поразил меня по-настоящему, освободил от липких объятий прошлого, встряхнул, заставил поверить в то, что жизнь не кончена и не разбилась, как разбиваются волны о берег в черте городского пляжа Эс-Суэйры – и вкус к ней может вернуться в любой момент. Так и произошло, а о плате за прозрение я предпочитаю не вспоминать.

Не сейчас. Может быть – потом, но не сейчас.

Я могу думать все что угодно и сколь угодно долго уговаривать себя – вместо кольца по салону плывет нечто невразумительное, до идеальной формы этим жалким полоскам дыма далеко. Ширли соврала мне или так до конца и не раскрыла секрет. Никто и никогда не раскрывал мне никаких секретов, а если раскрывали – то это оказывались вовсе не те секреты, которые бы мне хотелось хранить. И передавать кому-то в редкие минуты откровений.

Пора ехать, иначе двенадцать минут до ру Лепик трансформируются в час двенадцать, или в два двенадцать, или в двенадцать часов. Я тихонько жму на педаль газа (неизвестно, чего стоит ожидать от этой тачки) и – вот проклятье! – автомобиль срывается с места, за секунду набрав скорость, какую мой марокканский рыдван набирал за несколько минут – и то после долгих уговоров, понуканий и угроз наслать на него немилость Всевышнего. Последние, как правило, остаются без ответа, у груды металлолома на колесах и у меня – разные религии. И Всевышние – тоже разные.

Тачка Мерседес – совсем другое дело. С такой не рискнул бы связаться ни один бог, легкое прикосновение к рулю заставляет ее сделать полицейский разворот: я слегка прихожу в себя под оглушительный скрип покрышек, вынесенная почти на середину улицы. Первый урок, полученный мной за крошечный отрезок времени и расстояния:

с этой машиной нужно быть предельно осторожной.

Как и со всем, что касается Мерседес, к чему прикасалась Мерседес. Путь, по которому Мерседес обычно ходит в булочную (кстати, ходит ли Мерседес в булочную?) может оказаться для меня дорогой в ад. Билет в кино, который Мерседес обычно забывает выбросить, может оказаться для меня билетом в один конец.

Я ничего не знаю о Мерседес.

Танцовщица Мерседес, прекрасная, как яблоко, была не так опасна. Вернее, она была избирательно опасна, ее жертвами становились, как правило, влюбленные мужчины. Или мужчины, которым не терпелось обучиться самбе, румбе, пасадоблю. Покойный mr.Тилле и все остальные, снимки которых висят на пробковой панели в квартире Мерседес, вряд ли входили в их число. Они имели дело с совсем с другой Мерседес:

Великой загадкой. Великой тайной.

И с ней ничего нельзя было поделать. Разве что – унести с собой в могилу. Только и всего.

Ничего, ничего не поделать. Не подобрать ключей. Даже я, вооруженная ключом Ясина, подходящим ко всем дверям, не открою дверь в Мерседес. В ее квартиру – да, я уже побывала там. В ее машину – да, я и сейчас в ней сижу. Но не в саму Мерседес.

Бортовой компьютер мне тоже не помощник.

– Ты ведь знаешь, Мерседес, да? – шепчу я ему в микрофон.

– Держитесь прямо к ру Л'Альбони, – отвечает он ни на йоту не изменившимся голосом. – Через двести метров поворот к ру Ваньес.

– Какая она?

Компьютер молчит, но лишь потому, что я не ошиблась с поворотом и все сделала правильно. Поправлять меня нет необходимости – на этом отрезке пути.

– Не можешь подобрать нужные слова?

– Улица Бенджамина Франклина. Вправо к площади Трокадеро.

– Хорошо, я поняла.

Площадь остается справа, и мы выбираемся на авеню Клебер, так отрекомендовал эту более-менее вменяемую трассу компьютер. Тачка Мерседес движется в плотном потоке машин, ясно, что мы не уложимся ни в двенадцать, ни в двадцать минут, оптимальный расклад времени предназначен исключительно для Мерседес, отнюдь не для меня. Только она не способна считаться с чужими интересами, только для нее вечно горит зеленый свет, представить Мерседес, стоящую в пробках, – нереально.

– Никто не может подобрать нужных слов, когда дело касается Мерседес, верно? Даже ты.

Триумфальная арка.

Самая знаменитая арка в мире, хотя и выглядит она совсем не так величественно, как на тысячах открыток, рисунков, кадров; совсем не так, как я ожидала. Да я и не ожидала! Вместо того чтобы любоваться красотами Этого города, я безостановочно, иступленно думаю о Мерседес. И слава богу, хоть какое-то занятие, хоть какая-то пища для моего воображения, так долго остававшегося невостребованным. Никому не нужным. Впервые его оценил Алекс Гринблат, он тоже остался для меня загадкой – хоть и не такой глобальной, как Мерседес. Опять Мерседес, снова Мерседес, Мерседес – почти миф, Мерседес – миф без всякого «почти»; мертвая Мерседес (в случае если Мерседес действительно мертва) нисколько не уступает живой, совсем напротив. Единственное, что может сделать смерть в случае с Мерседес, – так это придать ей дополнительный шарм.

Пикантность.