После майдана. Записки президента. 2005-2006

Я кое- что читал на тему производственной, фабрично-заводской демократии. Были у меня на эту тему разговоры с некоторыми приезжавшими к нам иностранцами. Мне был знаком немецкий опыт системы «участия», соответствующие лозунги и программы западной социал-демократии. Если не ошибаюсь, бурные разговоры на эту тему относятся к середине прошлого века. Что-то и делалось, ставились эксперименты. Бесспорно, все, что делалось, делается и может быть сделано для того, чтобы рабочий не чувствовал себя бессловесным существом на заводе, придатком к машине, чтобы он был каким-то образом заинтересован не только в зарплате, но и в прибыли предприятия. Всего этого нельзя не приветствовать. Но без всяких экспериментов ясно (мне во всяком случае), что -при прочих равных условиях - дела идут лучше на том производстве, где есть полноценный хозяин или нанятый им хороший директор-единоначальник. В мире существуют, конечно, успешные кооперативные предприятия без единоначалия, но они нигде не делали, не делают и, по-моему, не будут делать погоды.

Мне даже сейчас, для этих записок, не хочется поднимать законодательные документы первых лет независимости по вопросам аренды, а также банкротства. Неприятно читать, неприятно вспоминать. Но ничего не вернешь. Был создан хитроумный, экономически неэффективный механизм поглощения государственной собственности. По каналам аренды получили немало лакомых кусков, но распоряжались ими на первых порах плохо. В итоге приватизация проводилась посредством искусственного банкротства.

Банкротом, между прочим, объявлялась и «Криворожсталь».

До сих пор у нас нет нормального закона о банкротстве. Действующий сегодня закон был принят Верховной Радой еще в 1992 году. В 1994 году в него были внесены косметические изменения. Вне сомнений, для страны с устоявшейся демократией 14 лет - не возраст для закона. Но не для Украины в столь динамичное время. За эти четырнадцать лет в стране кардинально изменилась структура собственности, появился целый класс собственников, произошли грандиозные изменения в общественно-политической сфере. По сути - это уже другая страна. А один из основополагающих экономических законов остается неизменным - закон о банкротстве. Фактически это не закон, наказывающий неэффективного собственника. Это закон, который, как и раньше, позволяет прибрать к рукам «что плохо лежит» у государства - и ни за что не отдать «свое» государству или другому собственнику, если не умеешь хозяйствовать.

Почему так происходит? Причина банальна - нормальный закон о банкротстве невыгоден многим депутатам парламента, которые владеют приватизированными предприятиями. Закон, которым они разродились, - хитрейший закон. По идее, по смыслу рыночных отношений закон о банкротстве должен иметь в виду в первую очередь частное предприятие. Казалось бы, большинство банкротов должны составлять частники. Плохо хозяйствовал, ошибся в расчетах, не повезло - и вот разорился, и предприятие идет с молотка. Но у нас банкротами чаще всего становятся государственные предприятия. Их банкротят, чтобы потом взять в частную собственность. Причем за копейки. Весь смысл в том, чтобы - за копейки. Довести предприятие до банкротства с помощью наших законов и подзаконных актов очень легко.

Я не против того, чтобы государственное становилось частным. Частник хозяйствует лучше. Беда, однако, в том, что при таком, как у нас, способе перехода государственной собственности в частные руки значительная часть ее улетучивается. Эту приватизацию можно назвать приватизацией посредством злонамеренной бесхозяйственности.

Чтобы делать все грамотно и честно, не нужно ничего выдумывать - есть мировой опыт, присмотритесь и пользуйтесь. Но это, повторяю, невыгодно такому количеству депутатов, что они неизменно, год за годом, составляют необходимое им большинство противников нормального закона.

27 ноября

В 1995- м исчез Михаил Бойчишин. Это имя мне ничего не говорило. Я удивился, когда в «руховских» кругах возник громкий разговор о политической подоплеке случившегося. Оказалось, что этот человек был ответственным лицом в Рухе. Тогда это был действительно «рух», то есть, движение, а не партия. Над созданием партии еще только начинали работать, скорее -мечтать. Бойчишин был кем-то вроде казначея в Рухе.

Были разные предположения. Кто-то говорил, что добрые дяди из-за океана отстегнули Руху солидную сумму в валюте на предвыборную кампанию, и Бойчишин стал жертвой тривиального рэкета. Кто-то выражал уверенность, что Бойчишину дали исчезнуть, чтобы с ним исчезло некоторое количество денег и документов, и теперь он, дескать, благополучно обитает где-нибудь в Южной Америке.