Продать иностранцам Припортовый - то же самое, что продать подземные хранилища газа на границе с Европой. Это ведь один из важнейших стратегических объектов Украины. Выставить его на продажу хотели еще при мне, но я остановил желающих. Можно было бы согласиться, если бы знать, что в результате конкурса он попадет в руки отечественного капитала, но вряд ли наши капиталы в состоянии конкурировать с иностранными. Кое-кого из их владельцев я, кстати, неплохо знаю. Того же Березовского. Он очень хотел прибрать к рукам этот источник немалых доходов, а значит - и определенной власти. Я отказался способствовать ему в совершении этой сделки, что, как мне кажется, и сделало его моим злейшим врагом.
Думаю, что «рубка» за ОПЗ закончится не скоро. Беда в том, что в Украине сегодня нет принципиального политического решения о недопущении продажи стратегических объектов зарубежному бизнесу. Взят скорее противоположный курс.
Первый раз за много-много лет отмечаю свой день рождения так, как мне хочется, - только с близкими и друзьями.
Газета «Главред» пишет: «Дни рождения Леонида Кучма в бытность его президентства напоминали в чем-то пленумы ЦК КПСС. Именно там принимались решения долгосрочного характера, а само присутствие того или иного политика или бизнесмена на торжестве являлось своеобразным признаком лояльности со стороны Кучмы, также принадлежности к властной элите. Но ничего вечного в этой жизни не бывает. Свое 67-летие Леонид Данилович встречает уже не как главный игрок украинской политики. В прошлом - пышные банкеты в его честь на крымском побережье. Впрочем, теперь у Леонида Кучмы с приставкой «экс» есть возможность убедиться, кто был с ним искренен, а кто нет».
Пишут не о том, что знают, а о том, что думают. Это совершенно разные вещи. Видят ли разницу читатели? Решения долгосрочного характера в Советском Союзе принимались не на пленумах Центрального комитета КПСС, а на заседаниях политбюро - то есть не сотней человек, а десятком. Члены политбюро после смерти Сталина встречались только в официальной обстановке. За редчайшими исключениями. Правда, эти исключения становились судьбоносными. Так, в неофициальной обстановке несколькими членами политбюро принимались решения сместить Хрущева в 1957 году (не удалось) и в 1964-м (удалось). Сам Хрущев с рядом членов политбюро в такой же обстановке принимал в 1953 году решение об аресте Берии.
А других исключений я даже не могу назвать. Может, их больше и не было.
Во время застолий по случаю моего дня рождения деловые разговоры никогда не велись. Я даже не представляю себе, как бы это могло выглядеть. Нелепость! Конечно, между собой гости говорили о работе, о политике, обсуждали последние новости государственной и общественной жизни. Это происходило в точности по известной формуле: вне работы - о работе, на работе - о личном. Но это ни в малейшей степени не напоминало процесс принятия стратегических или любых иных государственных и политических решений.
Я запретил придавать публичный характер таким празднованиям, чтобы не наносить ущерба образу Украины как современной страны с демократической Конституцией, как страны, ориентирующейся на западные ценности и обычаи. Но отмечать дни рождения без сослуживцев я просто не мог себе позволить с тех пор, как стал директором завода. Это было бы воспринято как нелепое оригинальничанье, а оно мне всегда было чуждо. Есть традиции, которым адекватный человек должен следовать, независимо от того, нравятся они ему или нет. Что касается количества гостей, то оно определяется размерами стола, за которым могут поместиться 30 человек.
«Главред» задал два вопроса трем экспертам, которые в разное время работали в моей администрации: М. Погребинскому, В. Небоженко и Д. Выдрину. Первый вопрос: «Какой, по-вашему, наиболее сильный шаг Леонида Кучмы? Что в его деятельности или стиле руководства произвело наибольшее впечатление?»
Я сначала попробовал сам ответить на этот вопрос, вернее, два, если не три, вопроса, и сразу бросилось в глаза, что они слабо продуманы. Сильный шаг - в какой области, в какое время? Деятельность - это одно, а стиль - все-таки другое. Такие вопросы позволяют говорить о чем угодно. Не думаю, что это хорошо. Оставляю их без ответа - просто не знаю, что ответить.
Погребинский, со своей стороны, отмечает такую мою особенность, как контраст между «левой идеологией», которую я будто бы усвоил за годы жизни в СССР, и разумными рыночными реформами, которые проводил как интуитивно «либеральный экономист». Эта деятельность, по его мнению, находилась в «сумасшедшем контрасте» с моей «внутренней сущностью». «Сущность», мол, же заключалась в моем по-советски отрицательном «отношении к капиталу, богатству, богатым людям».