В эту минуту входные двери хлопнули, и в вестибюль здания суда ворвался взлохмаченный и задыхающийся Мейерхольд.
– В него стреляла не Рита! – прокричал он драматичным баритоном, бегом пересекая пустой вестибюль. – В него палил старший следователь из пистолета, который украла Рита. Товарищ Грених ни в чем не виноват.
Фролов обернулся, выпустив воротник Грениха. Тот, теряя от счастья сознание, начал было оседать, но схватился на перила.
Мейерхольд, заметив, что Грених и Фролов раздумали вступать в драку, замедлил шаг, стал отдыхиваться.
– Я все видел, и, если угодно, без утайки расскажу, – произнес он наконец. – Всю правду, как она есть. Каждое слово разговора у меня здесь, – он указал пальцем на висок с видом Мефистофеля, предлагающего Фаусту все секреты мироздания. – И про черные трупы – старший следователь сам сознался в смертях тех людей; и про наш, увы, позор – этот маскарад. Обещайте помиловать, ибо мы совершенно не ведали, во что были ввязаны! Нам сказали делать – мы слушались… Мы лишь жалкие лицедеи, призванные тешить публику. Я своего театра не бросил, остался и все видел! Стоял на лестничном пролете со второго на третий. Все началось с того, что я не нашел Риту, чтобы ей рассказать, что Константин Федорович вообще впервые слышит о постановке с гипнозом…
– Всеволод Эмильевич, – прервал его Грених, выдохнув, – вы мой спаситель. Спасибо, что потрудились прийти. Жить! Очень хочу жить, – он схватил Фролова за плечо. – Выслушаешь режиссера потом, сейчас живо вызывай карету «Скорой помощи» – у меня пуля в легком!