После меня

В нашем разговоре нет неловких пауз. Их нет на протяжении всего вечера. Мы разговариваем о многом: о том, где продаются самые лучшие пиццы в Лидсе, о том, какими дерьмовыми бывают фильмы, о том, что у меня нет парашюта, о том, что он не умеет толком ездить на мотоцикле. К тому времени, когда дело доходит до десерта, я уже думаю только о том, какими будут следующие восемнадцать месяцев моего общения с этим парнем. А еще — о том, что, если даже через восемнадцать месяцев я в самом деле умру, то, как мне кажется, я, по крайней мере, умру счастливой.

— Ну что, я по-прежнему не считаюсь козлом? — спрашивает Ли. — Или я оказался таким же ужасным, как и все остальные?

— Ты все еще не считаешься козлом, — говорю я с улыбкой. — А как насчет меня? Тебе не хочется забрать у меня свои цветы?

— Нет, можешь оставить их у себя, — говорит он. — Вот если бы ты весь вечер только и делала, что заглядывала в свой мобильный телефон, то я высказался бы прямо противоположно.

Я сглатываю, задаваясь на секунду вопросом, не знает ли он случайно, что со мной в последнее время происходит.

— Почему ты так говоришь?

— Просто я этого очень не люблю. Считаю, что это бестактно. Одна моя бывшая подружка все время заглядывала в свой мобильник. Это меня сильно раздражало.

— Я полагаю, ты встречался с ней недолго, да?

Прежде чем ответить, он пару секунд колеблется.

— Да, недолго. Она нарушила договоренность, которая была между нами.

— А что, если бы мне пришлось заглядывать в свой мобильный телефон по работе?

— Конечно, если ты врач по вызову или что-то в этом роде. Кому еще действительно нужно постоянно заглядывать в свой телефон? Этого не надо делать, во всяком случае в вечернее время. Большинство людей уж очень сильно интересуются тем, чем там занимаются другие люди, или же смотрят дурацкие видео в «Фейсбуке».

Я сжимаю ладони под столом и пытаюсь улыбнуться:

— Ну, тогда лучше не становись моим другом в «Фейсбуке». Я — из тех, кто делится со своими друзьями такими видео.

— «Фейсбук» постепенно отойдет. Я с него уже ушел. Сейчас вся молодежь уже в «Инстаграме». А в следующем году появится что-нибудь еще. Это как всегда и везде — все постоянно изменяется, движется вперед. И человеку приходится поспевать за этими изменениями.

— Ты сейчас похож на сотрудника рекламной компании, — говорю я.

— Извини, — усмехается он. — Да, мне не следовало говорить тебе всей этой ерунды, которая отнюдь не имеет первостепенного значения… Сколько тебе лет?

— Двадцать два.

— Ну, тогда получается, что ты на десять лет моложе меня. Ты должна рассказать мне о себе — что ты за человек.

Я пожимаю плечами, пытаясь скрыть свой шок, оттого что ему уже тридцать два, понимая, что мой папа придет в ужас, когда узнает об этом.

— Ну, я не иду вслед за толпой — люблю все делать по-своему. Люблю носить то, что мне хочется носить, делать то, что мне хочется делать, говорить то, что мне хочется говорить. И я не люблю следовать советам и рекомендациям других людей.

— Ты, получается, свободолюбивый человек, да?

— Мне просто не нравится, когда меня поучают.

— Я это уже заметил, — снова улыбается он.

Нам приносят заказанное нами большое мягкое пирожное из песочного теста, посыпанное шоколадной крошкой. К нему дают две ложечки. Ли передает одну ложку мне и ждет, чтобы я попробовала первой.

— Вкусно? — спрашивает он.

Я киваю, боясь что-либо говорить, потому как подозреваю, что все мои зубы в шоколаде.

Он берет свою ложку и тоже пробует.

— Супер, — говорит он.

— Всегда выбирай то, что ты выбрал бы, когда тебе было двенадцать лет от роду, — говорю я ему.

— Ты выбрала бы грибы с чесноком, когда тебе было двенадцать лет?

— Да. Мой папа — повар. Я привыкла к чесноку еще с тех пор, когда только начала ходить. Он говорил, что не хочет, чтобы я была одной из тех детей, которые не едят то, что едят их родители. Он наполовину итальянец, — добавляю я. — Это многое объясняет.

— Так что, у тебя знойная итальянская фамилия? — спрашивает Ли.

— Нет. Моя фамилия — Маунт. В школе моя фамилия считалась забавной. У папы итальянкой была мама, а не отец. Тем не менее у меня дурацкая фамилия.

— Но ты зато переняла у него средиземноморскую внешность.

— Только глаза. Все остальное — от мамы.

— Тогда она, должно быть, красивая женщина, — говорит Ли.

Я упираю взгляд в стол.

— Она умерла, — говорю я. — Семь лет назад. От рака. Но она и вправду была очень красивая. Во всех отношениях.

— Мне жаль, — говорит Ли.

— Ничего-ничего.

Я тянусь рукой к своему стакану, но он перехватывает мою ладонь.

— Я говорю искренне. Мне очень жаль. Я не знал. Тебе, по-видимому, было очень тяжело.

— Спасибо за сочувствие, — говорю я, пытаясь удержать себя в руках. — Я пережила это — и это все, что я могу сказать. И все еще тоскую по ней.

— У тебя близкие отношения с отцом?

— Думаю, да. Я все еще живу вместе с ним. Смерть мамы стала для нас обоих тяжелым ударом.