После нас

Пресс-атташе познакомила меня с Нуром – афганским работником нашего посольства, который трудился здесь еще в 80-х годах. Нур прекрасно владеет русским языком и неоценим как человек, способный решать разного рода проблемные вопросы в структурах афганской государственной власти. Билеты на самолет, продление рабочей визы или получение ее в посольствах иностранных государств, ремонт, техосмотр автомобиля или его регистрация в ГАИ, да вообще любые рабочие вопросы «висят» именно на нем. При «советской» власти Нур Мохаммад Ариа служил в кандагарском Втором армейском корпусе рядовым, а его брат в то время был директором кандагарской швейной фабрики, изготавливавшей шерстяную одежду. Нур уже был готов к моему приезду и быстро подогнал мне к воротам посольства (за 40 долларов в сутки) белую «Тойоту» с водителем, который был ему родственником. И мы сразу пустились в путь. Для начала предстояло узнать – где в Кабуле можно жить и работать, не опасаясь, что тебя украдут или нападут на резиденцию. Таких мест, по предварительным прикидкам, было два – отель «Интерконтиненталь», где работали наши бывшие соотечественники и соотечественницы из стран СНГ, и гостиница рядом с улицей Вазир Акбар Хан, которая принадлежала брату экс-президента страны Бурхануддина Раббани и охранялась его же боевиками. В «Интере» мне понравилось, так как там был доступ к Интернету, причем всего за 1 доллар в час. Войдя в располагавшееся на первом этаже гостиничное интернет-кафе, я быстро, чтобы никто ничего не заподозрил, отключил афганский комп и присоединил к нужному порту свой ноутбук. Все работало, хотя и медленно, и я отослал свое первое сообщение в Москву, проверив пароли сервера, куда предстояло сбрасывать информацию. Все было хорошо, но цена гостиничного номера зашкаливала. Агентство вряд ли бы согласилось его оплачивать на постоянной основе.

В «отеле», принадлежавшем нашим бывшим врагам – боевикам «Джамиате ислами», было попроще, но так же красиво и уютно. Гостиничный номер больше напоминал шале с видом на гору, которая мне сразу не понравилась. Решили заехать в уже разросшийся «новый» советский микрорайон, где я когда-то жил в 1979–1980 годах вместе со своими коллегами – военными переводчиками. Вот он, 115-й блок, первый справа подъезд, первый этаж. Но старой двери с трещиной уже нет – на ее месте новая железная дверь. Постояв у нее и так и не решившись нажать звонок, я вышел на улицу к протекающему здесь старому арыку, попросил водителя меня сфотографировать. Когда тот щелкал фотоаппаратом, к нам подошла женщина-афганка моих лет, одетая в черную бурку, но с открытым лицом.

– Я так и знала, что вы, шурави, сюда вернетесь. Я еще тогда говорила людям, что лучше вас здесь никого уже не будет, но люди понимают все только в сравнении.

Женщина говорила на старом диалекте языка дари, том, что используют населяющие афганскую столицу пуштуны. Этот язык я когда-то понимал слабо, но выучил его досканально благодаря помощи афганских офицеров. Но в этот раз он звучал как привет из далекой юности. Сейчас Кабул перенаселен таджиками из долины Панджшир, язык которых ближе к иранскому фарси, и в разговорной речи слова они используют другие. Женщина пригласила нас домой на чай, рассказав, что ее муж служил в афганской армии доктора Наджибуллы. Но время поджимало, и я вежливо отказался, пожелав ей и ее семье всего самого доброго.

На небольшом мосту через ручей, в который превратилась протекающая здесь река Кабул, мы остановились купить фруктов. Сколько раз в жизни я ходил по нему из «нового» в «старый» микрорайон, даже и не счесть. Этот мост известен тем, что в начале 80-х на нем был похищен переодетым в форму афганского армейского офицера замминистра геологии СССР. Его личный водитель предал его тогда и вместо аэропорта, куда он ехал встречать жену, ветеран Великой Отечественной оказался в душманском плену, был переправлен в Пакистан, где его впоследствии и убили. Духи тогда обещали его отпустить в обмен на 50 заключенных кабульской центральной тюрьмы Пули-Чархи, но, говорят, что лично Брежнев совершить такой неравноценный обмен отказался…

Подъехали к 8-му блоку, где я жил пять лет – с 83-го по 87-й год, пофотографировали. Как обычно, набежала афганская детвора, требуя бахшиш. Дети поначалу фотографироваться отказывались. Но узнав, что я «шурави» (советский), уже сами лезли в кадр и просили их «сфоткать». Один мальчуган объяснил, что они не любят американцев и их союзников и думают, что когда те щелкают фотоаппаратом, то делают это лишь для того, чтобы потом их похитить и «сдать на органы». К русским они относятся отлично, ровно так же, как и дуканщики, продающие здесь овощи, фрукты и другую еду.