После нас - хоть потом

- Не найдут, - успокоила суженая. - По гололеду-то!.. Снега нет - и следа нет…

- А случайно наткнутся?

Вместо ответа погорелица больно стиснула ему руку, и Кудыка испуганно умолк. Неподалеку хрустел наст, слышались голоса.

- Просыпаюсь… - возмущенно, взахлеб жаловался кому-то Докука. - Костерок еле тлеет, сторож этот твой уже седьмой сон досматривает, а их и след простыл…

- Кого «их»? - приглушенно рявкнул Пепелюга, на этот раз, судя по всему, к шуткам не расположенный. - Вас же только двое было!..

Докука поперхнулся и закашлялся.

- Да это… Я задремывал уже… Смотрю: вроде девка ваша о чем-то с ним толкует… Ну вот я и подумал: может, это она его развязала?.. Пока я спал…

- Врет - во всю губу!.. - не выдержав, шепнул Кудыка.

Погорелица тут же на него шикнула, и оба вновь замерли, прислушиваясь.

- Что за девка? - допытывался Пепелюга.

- Да нешто я знаю! - жалобно вскричал красавец древорез. - Девка и девка. Чумазая…

В гулкой ночи отчетливо треснула оплеуха.

- Я те дам «чумазая»! - озлился погорелец. - За чумазых, знаешь, что бывает?..

Прошитый морозными иглами ночной туман затлел розовым, и вскоре из-за окованного ледяной броней холмика показались трое: главарь, Докука и еще один со смоляным огнем на палке. Главарь свирепо озирался, а разобиженный Докука озадаченно ощупывал затылок.

- Замуж за него просилась… - добавил он, как бы только что вспомнив.

- Ах, во-он это кто!.. - Пепелюга выбранился по-черному, помянув и царя-батюшку и тресветлое солнышко. - Давно она у меня на бирке зарублена… Ну попадись только… Согну в дугу да и концы на крест сведу!..

- Так чего их теперь искать-то? - недовольно спросил тот, что со смоляным светочем. - Слышь, Пепелюга… Они уж наверняка в слободке давно…

- Да не могли они далеко уйти!.. - взвыл Докука.

- А ты почем знаешь? - недобро прищурился главарь. - Ты же спал, говоришь!..

- Так а костерок-то! - быстро нашелся тот. - Костерок-то погаснуть - не успел! Значит, совсем недолго я спал…

Переругиваясь, скрылись за другим ледяным горбом, однако шаги их и голоса долго еще отдавались в гулкой ночи.

- Светил бы мне ясный месяц, а по частым звездам я колом бью… - донеслось совсем уже издали.

Погорелица вздохнула и с досадой потерла замерзший нос.

- Зря… - признала она с сожалением. - Надо было мне и его развязать… Ну что, берендей? Как тебя звать-то?

Кудыка сказал. Погорелица уставилась на него в радостном изумлении.

- Правда, что ль? Так это, выходит, от тебя жена с греками сбежала? Ну все, берендей, пропал ты! Такого мужика я не выпущу… У тебя вон, сказывают, и дом двупрясельный, и печка кирпичная…

- Тебя-то саму как зовут? - буркнул Кудыка.

- Чернавой величают… - не без гордости ответила та.

Чернава? А ведь точно - ворожея… Слыхал про нее Кудыка, и не раз. Сам боярин ее о прошлом годе в терем призывал - шишимору вывести… Что ж теперь делать-то? Не возьмешь в жены - воду в ложке заморозит, порчу наведет… А возьмешь - и того хуже. Как с такой жить прикажешь?..

И принялся древорез вспоминать в смятении все, что знал о ворожеях и ведьмах. Бить их можно только тележной осью, при каждом ударе приговаривая: «Раз!..» Скажешь: «Два!» - изломает… Потом еще врут: наотмашь их тоже бить нельзя - только от себя. Ударишь от себя - рассыплется… Да врут, наверное!..

* * *

Но, конечно, кабы не Чернава, нипочем бы не выбрался Кудыка из развалин мертвого города. То ли и впрямь она умела глаза отводить, то ли просто хорошо знала здесь каждый взгорбок и каждую ямку. Был случай, когда, затаившись, они пропустили ватагу погорельцев в каких-нибудь двух переплевах от своего укрытия. Обитатели развалин возвращались к землянкам усталые и сильно раздраженные. Докуку они вели с собой, награждая его время от времени к превеликому Кудыкиному злорадству тычками да затрещинами.

Когда же наконец похожие на кладбище горбатые развалины остались за долгой извилистой ложбиной, в которую обратился ныне внешний ров, небо на востоке уже опушилось розовым заревом. Там, за синеватыми Кудыкиными горами разгоралось, готовясь взмыть над страной берендеев, светлое и тресветлое наше солнышко. Обозначилась впереди поросшая дымами слободка, блеснуло за ней зеркало никогда не замерзающей Вытеклы.

Чернава повернулась к алеющему востоку, потянулась с хрустом, повела плечами.

- Эх, умоюсь… - мечтательно пообещала она просыпающемуся солнышку и лукаво глянула через плечо. - А что, Кудыка, справишь мне шубейку на беличьих пупках?

- На пупках не осилю, а сторожковую [50] справлю… - со вздохом отозвался тот. - Только ты, слышь, больно-то явно не ворожи теперь… У нас в слободке этого не любят…

- Хватит, - сказала она радостно. - Отворожила… Надоело мне все, Кудыка! Грязь надоела, холод… Летом оно вроде бы и ничего, а вот зимой тут у вас стужа - прямо как в Черной Сумеречи…

Просияв, взметнулось в небо красно солнышко с блуждающим по ясному лику темным пятном, и подумалось вдруг Кудыке, что неспроста все неудачи в последнее время выпадают именно на нечетные дни. С того самого утра после неслыханно долгой ночи жизнь у берендеев пошла кувырком…