После нас - хоть потом

- Чтоб его с уха на ухо перекосило! - изрыгала в ярости розмыслиха, потрясая уже кулаками, но со стула не вставая. - Спит и видит, как бы Завидушку мово Хотеныча из-под земли выпихнуть!.. У, чтоб ему прикинулось, змею!..

Слушая такие пожелания, Чернава струхнула. Вообразить себе человека могущественней самого Завида Хотеныча было просто невозможно. А уж приколотить ему след гвоздем… Вдруг дознается!

- А он… кто?.. - еле вымолвила Чернава.

Перенега опомнилась и, вздрогнув, уставилась на ворожею. Сердито повела носом, поджала губы.

- Первый день, что ли, под землей? Родислава Бутыча не знаешь?.. Главный розмысл преисподней, сип ему в кадык!..

* * *

- Докуку?! В волхвы?!

Косолапый Плоскыня стоял, как пальцы растерявши. Горбатая улочка весело зеленела молодой, не запылившейся еще травкой. Нежно пригревало уносящееся ввысь светлое и тресветлое наше солнышко.

- Да ты врешь поди… - вымолвил с запинкой Плоскыня.

- Да лопни мои глазыньки! - запальчиво побожился Шумок. - Вот те права рука да лево сердце, сам видел!.. Выступает - весь в оберегах, с посохом, глазами так и посвечивает!..

- А как же он обратно-то выбрался? - со страхом спросил Брусило. - Неужто сам?..

- Сам?.. - Шумок запрокинул ряшку и ехидно всхохотнул. - Ну, это ты, Брусило, брякнул!.. Это ты, брат, молчал-молчал, да и сказанул!.. Да разве ж оттуда сам выберешься?.. Не-ет, теплынцы, тут другое… - Он оглянулся опасливо, поманил слобожан сомкнуться потеснее и, окоротив по возможности луженую свою глотку, таинственно засипел: - Всеволок-то с Берендеем что удумали! Сами битву на речке Сволочи учинили, народу сгубили - не счесть, и ну виновного искать!.. Это Докука-то виновный, а? Курам на смех… Вот он-де, злодей, под землю его, разбойника!.. А солнышко, оно-то, вишь, не слепое! Не стерпело добросиянное суда их неправедного… Боярышня, сказывают, ночью на капище пришла - о камушки бьется, слезы точит… Вдруг глядь: а ворот-то колодезный сам собою крутиться начал…

- Ой!.. - молвил кто-то испуганно и гулко, ажно волос на всех издыбился.

Народу окрест уже собралось изрядно. Прикултыхал с батожком старый Пихто Твердятич, тот, что от внука отрекся, тоже стал слушать.

А Шумок забирал все звонче и звонче, с дрожью в голосе:

- Глядь, а в бадье-то Докука стоит! Страшный, закременел весь, только глазами смотрит!.. Ну, боярышня, сами знаете, отчаянная, скок к нему, хвать в охапку - и в терем! Упала дядюшке в ножки: так, мол, и так, не могу жить без света мово белого, крути, боярин, свадебку…

При этих словах мужики встрепенулись и недоверчиво друг на друга искосырились. Старый дед Пихто Твердятич крякнул и неодобрительно покачал головой. Раньше-то, видать, боярышни держали себя построже…

- А Докука-то! - звенел Шумок, уже вскидываясь на цыпочки. - Нет, говорит! Секи буйну голову по самы плечи - не могу! Дал зарок к женскому полу на шаг не подступать. Быть мне, окаянному, волхвом и никем больше… С тем, говорит, из-под земли вышел!..

Вокруг закашляли, загмыкали с сомнением, зашевелились.

- Эка! Понес! - сердито молвил Брусило. - Ни конному не догнать, ни крылатому… Докука - да чтоб такой зарок?..

- Стерегите кур - лиса покаялась, - пробурчал Плоскыня и осекся, приужаснувшись. - Так это что ж выходит, берендеи? Это выходит, теперь баб к капищу и близко не подпусти?..

Все так и обмерли, глядя на Плоскыню отверстыми ртами. Отмерев, загомонили:

- Знамо, не пущать!..

- Да? Не пущать?.. А уследишь?

- Да лукавой бабы и в ступе пестом не утолочь!..

- Тихо вы! - вопил Шумок. - Брусило! Зажмурь кадык!.. Зажмурь, говорю!.. Досказать дайте!..

Кое-как угомонились.

- Бабам теперь на капище и вовсе ходу нет! - передохнув, торжествующе объявил Шумок. - Сам Докука распорядился… Так-то вот, теплынцы…

Изумленная тишина залегла над зеленогорбой весенней улочкой. Одни лишь пташки чивикали. Потом в отдалении послышались какие-то всхлипы и причитания. Мужики оглянулись и узрели бредущую со стороны околицы Купаву. Шла, как кривое колесо, и все утирала слезыньки то одним, то другим рукавом.

- А ты говоришь: не пущать… - уел кто-то. - С капища идет, не иначе…

Плоскыня грозно натопырил брови, нагнул широкую головушку и косолапо двинулся навстречу жене.

- Где была? - спросил он и, встретив ответный взгляд исподлобья, взревел: - Да ты не гляди на меня комом, гляди россыпью!.. А ну сказывай, где была! У Докуки?..

Купава всплеснула узорно шитыми рукавами.

- По… по-со-хом прогнал… - простонала она и, зарыдав, упала на выпуклую Плоскынину грудь.

Тот стоял и только тупо взмаргивал. Все прочие - тоже.

* * *

Это зимой Ярилину Дорогу издалека различишь, а теперь по весне расплылась она, заповедная, растворилась в общей зелени. Были, правда, выставлены по обочинам ее межевые камни, но реденько, неприметно. Даже и не поймешь: по простой ли еще земле тянешь ты под уздцы взмыленную от натуги лошадку или уже по священной, ни разу не тронутой колесом.